– Я не могу пойти с вами, – сказала Смерть. – У меня много работы. Назови известное нам обоим имя, и ты без меня найдешь дорогу.

Они долго шли по пустынным улицам, где на ночном ветру разгоралось газовое пламя фонарей, а в каналах плескалась темная стылая вода. Звуки музыки ослабевали, пока окончательно не истаяли в полном безмолвии, накрывшем город.

Вдруг где-то высоко густым металлическим звоном прогремела торжественная музыкальная тема. Она скатывалась с высокой башни, расползалась над спящим городом, проникая и в угнетенную душу маленького Йоханнеса. Он в изумлении поднял глаза.

Колокольный звон, чистый и мерный, с ликованием возносился в небо, дерзко разрывая могильную тишину. Йоханнеса смущали эти победные аккорды, этот праздник музыки посреди покойного сна и ночного траура.

– Это часы с колокольной музыкой, – сказал Изыскатель. – Им всегда весело. Каждый час они бодро и вдохновенно исполняют одну и ту же песню. Ночью она звучит еще бравурнее, чем днем, будто часы радуются, что им-то спать не надо и можно петь и петь, в то время как тысячи страждущих внизу плачут горькими слезами. Но особенного веселья песнь часов исполнена в час чьей-то смерти…

Сверху опять донесся мажорный звон колоколов.

– Когда-то, Йоханнес, – продолжал Изыскатель, – в тихой комнатке будет мерцать тусклый огонек свечи. Грустный такой огонек, задумчиво трепещущий на сквозняке и отбрасывающий на стену пляшущие тени. В комнате не будет слышно ни звука, лишь редкие вздохи и всхлипывания. Посреди комнаты под белым пологом с темными складками будет стоять кровать. А в ней будет неподвижно лежать некто с восковым лицом. Этим некто окажется наш маленький Йоханнес. И вот тогда эта самая песнь радостно ворвется в комнату, громогласно возвещая о его кончине…

Двенадцать тяжелых ударов, выдерживая долгие паузы, один за другим прогремели в воздухе. При последнем ударе Йоханнесу почудилось, что он грезит: он больше не шел, но парил над городом за руку с Изыскателем.

Они как ветер неслись над домами и фонарями. Дома уже не так тесно прижимались друг к дружке, они выстраивались в линейки с темными зияющими пространствами между ними, на дне которых фонари прихотливыми каракулями освещали ямы, лужи, строительный мусор и бревна. Наконец они добрались до широких ворот с массивными колоннами и высокой оградой. В одно мгновение перелетев через них, они опустились на влажную траву возле груды песка. Вокруг шелестела листва, и Йоханнес предположил, что это сад.

– Смотри внимательно, – сказал Изыскатель, – и только попробуй потом не признать, что я могущественнее Вьюнка.

Изыскатель громко произнес чье-то короткое, зловещее имя, заставив Йоханнеса содрогнуться. Этому имени во тьме со всех сторон вторило эхо, пока завывающий ветер наконец не взвихрил его в небо, где оно растаяло в бескрайней вышине.

Тут Йоханнес осознал, что трава стала выше него, один из камушков под ногами теперь превратился в булыжник и загораживал ему обзор. Изыскатель, тоже заметно скукожившийся, обхватил булыжник двумя руками и неимоверным напряжением сил отодвинул его. С освобожденного из-под камня пятачка земли вырвался рой недовольных, писклявых голосочков:

– Эй! Кто здесь хозяйничает? Что это значит? Грубиян!

Йоханнес наблюдал за взбудораженными черными существами. В этой куча-мала он узнал проворных черных жужелиц, блестящих коричневых уховерток с их острыми щипцами, мокриц с выгнутыми спинками и змееобразных многоножек. Длинный земляной червь молниеносно зарылся в нору.

Изыскатель направился сквозь негодующую компанию прямиком к норе червяка.

– Эй ты! Длинное голое пресмыкающееся! Вылезай-ка к нам и покажи нам свой острый красный нос! – крикнул Изыскатель.

– Что тебе надо? – откликнулся червяк из-под земли.

– Тебе придется вылезти из укрытия, пескоед! Потому что я хочу войти. Понял?

Червь осторожно высунул остроносую головку, повертел ею, оглядываясь вокруг, и потом медленно вытащил на поверхность свое оголенное кольчатое тельце.

– Нам потребуется проводник, который будет освещать дорогу. Нет, жужелица, ты слишком толстая, а от твоих ножек у меня рябит в глазах и кружится голова. Давай-ка ты, уховертка! Ты мне нравишься. Ползи вперед и держи свет в своих клещах. Жужелица, пошевеливайся! Отыщи в гнилом дереве блуждающий огонек или факел.

Повелительный тон Изыскателя заставил насекомых проникнуться к нему уважением и повиноваться.

Изыскатель и Йоханнес начали спуск в нору. Впереди ползла уховертка со светящимся древесным обломком в клещах. Под землей было темно и жутко. Сквозь матовый свет просматривались песчинки. Полупрозрачные, очень крупные, уложившись штабелями, они образовывали прочную, гладкую, продолговатую стену, отшлифованную телом червяка. Червяк, раздираемый любопытством, следовал за гостями. Его заостренная головка то и дело вытягивалась вперед, терпеливо поджидая, когда же подоспеет длинное туловище. Спускались молча и мучительно долго. На обрывистых спусках Изыскатель поддерживал Йоханнеса.

Казалось, их путешествию не будет конца, все те же залежи песчинок, да уховертка без устали все ползет и ползет вперед, мастерски лавируя на крутых виражах подземного хода. Наконец дорога расширилась, стены раздвинулись. Черные песчинки, набухшие от сырости, наверху вылепили свод, расцвеченный блестками водяных капель, с которого, точно окаменевшие змеи, свисали корни деревьев.

И в этот момент путники наткнулись на отвесную глухую стену поперек дороги.

Уховертка обернулась:

– Приехали! Теперь надо подумать, как преодолеть это препятствие. Червяк наверняка знает, ведь он здесь у себя дома.

– Давай, показывай дорогу! – приказал Изыскатель.

Червяк медленно подтянул пружинистое тело к черной стене и принялся ее исследовать. Йоханнес заметил, что стена из дерева. Местами она прогнила, превратившись в коричневую труху. Туда-то и ввинтился червяк, в три захода затащив себя внутрь.

– Теперь ты! – скомандовал Изыскатель и подтолкнул Йоханнеса к узкому круглому лазу, проделанному червяком. Йоханнес струхнул, подумав, что вот-вот задохнется в этой мягкой, сопревшей трухе, но тут, на счастье, ему удалось высвободить сперва голову, еле-еле протиснув ее наружу, а потом не без усилий выбраться из западни. Ноги упирались во что-то твердое и мокрое. Воздух был плотным и спертым – не продохнуть. Йоханнес выжидал, охваченный смертельным страхом.

Голос Изыскателя звучал глухо, как в погребе:

– За мной, Йоханнес!

В кромешной тьме Йоханнес угадал, что дорога потянулась вверх, и, крепко ухватившись за руку Изыскателя, стал карабкаться в гору.

Казалось, что он ступает по толстому ковру, проминающемуся под его шагами. Он то и дело спотыкался о какие-то рытвинки, кочки и наросты. Изыскатель тащил его к плоскому участку, где можно было держаться за длинные травинки, гибкие, как тростник.