— Не надо строить из себя мученицу, Дестини.

— Я не строю из себя мученицу, Послушайте, может, вы присядете? Или сделаете себе еще одну чашку кофе?

— Вы правы. Это я виноват. — Он встал рядом, и они вдвоем принялись внимательно смотреть на ее растопыренные пальцы под водой. — Ну как? Помогает? Может, взять полотенце и смочить его каким-нибудь лекарством? У меня в машине есть аптечка. Нет, машина возле паба. А мы даже не можем добраться до этого треклятого места, чтобы отвезти вас в больницу! — простонал он, и Дестини тяжело вздохнула.

— Господи, да это же всего-навсего ожог. Наверняка вы уже имели дело раньше с подобными вещами.

— Вообще-то нет.

— Вы никогда не обжигались?

— Насколько я помню, нет. Мама всегда учила меня осторожно обращаться с горячими предметами.

Его гнев рассеялся, что хорошо, подумала она, хотя ирония в его голосе была почти так же опасна. Она вытащила руку из воды и сказала успокаивающе:

— Ну вот, теперь намного лучше.

— Подождите здесь. — Он принес сухое полотенце и осторожно намочил его, между тем как сердце ее совершило что-то вроде сальто и осталось в горле. — Вам лучше присесть.

— Не стоит так суетиться! — безуспешно протестовала Дестини, когда он бережно вел ее обратно в гостиную, держа обожженную руку так, словно она была сделана из хрусталя.

Дестини села на софу, а он сел рядом, отчего софа прогнулась и ее тело соскользнуло чуть ближе к нему. Теперь они слегка соприкасались. Кэллум аккуратно положил ее руку к себе на колено и снял полотенце.

— Выглядит намного лучше, — слабо сказала она.

— Выглядит просто ужасно.

— Видели бы вы что-нибудь действительно ужасное, тогда б согласились со мной, что рука выглядит отлично.

— Что… например?

— Например, тело, обгрызенное крокодилом. Или… человека с рукой, пораженной змеиным ядом.

— Я не знаю, как вы это делаете.

Ее рука все еще лежала на его ноге, и Дестини взглянула на Кэллума, приоткрыв рот, явственно ощущая твердость бедра под пальцами, хотя он, похоже, ни о чем таком и не думал.

— Что делаю? — спросила она, закрыв рот.

— Живете такой жизнью. — Их глаза встретились, и она ощутила очередной приступ головокружения.

— Вы сказали это так, будто я какая-нибудь героиня из современного романа, — пробормотала она, задыхаясь, — а это не так.

— Никогда не хотелось сбежать?

— А разве у всех нас не возникает порой такое желание? — В данный момент ей бы хотелось, чтобы свет не был таким интимным, но люстра не горела. Комната освещалась лишь парой ламп.

— Как рука?

— Почти ничего не чувствую, — ответила Дестини искренне. Она покорно уставилась на ожог, и Кэллум легонько коснулся ее пальцев.

— Вы будете скучать по нашему порочному городу? Или вам не терпится вернуться в свою страну? Боже, у меня это прозвучало так, будто вы не англичанка, но вы, разумеется, англичанка. Вы даже говорите по-английски лучше, чем большинство здешних людей.

Дестини нервно рассмеялась. Рука зажила собственной жизнью и наслаждалась, лежа на его бедре.

— Это потому, что мои родители настаивали, чтобы дома мы говорили только по-английски. Мне не у кого было перенять акцент или сленг. Вы можете себе представить, что я говорила по-английски только со своими родителями?

— О, я могу представить многое, — он сделал паузу, — но не это. Однако вы так и не ответили на мой вопрос. Вы хотите вернуться в Панаму?

— Таким образом вы спрашиваете меня, приняла ли я решение относительно дома? — Она убрала свою руку с его ноги и прижала ее к груди.

— Нет! — рявкнул он. — К черту дом! Это последнее, что сейчас у меня на уме.

Дестини посмотрела на него настороженно.

— А что же у вас на уме первое?

Он не ответил. Просто смотрел на нее до тех пор, пока она не почувствовала, как вся краска сбежала с ее лица, а затем прихлынула обратно.

— А вот что, — наконец пробормотал он. Положил ладонь на затылок Дестини и притянул к себе, а потом их губы встретились. Вернее, его рот набросился на ее. Рука притянула ее еще ближе, пальцы погрузились в густые волосы. Лишь короткое мгновение Дестини пыталась вырваться, а потом целиком отдалась во власть сильных, первобытных чувств, внезапно выплеснувшихся наружу.

В ее состоянии девственной невинности это пробуждение было подобно взрыву. Неужели она провела свою жизнь в полусне? — недоумевала Дестини. Она обхватила руками голову Кэллума, постанывая от удивления и удовольствия, когда его рот оставил ее губы, чтобы проложить влажную дорожку вдоль шеи.

Она знала все о птицах и пчелах. Когда мама была еще жива, она как-то усадила Дестини и рассказала ей. И, разумеется, Дестини изучила достаточно медицинских журналов и знала все об акте спаривания и воспроизведения. Но то, что она испытывала сейчас, не описывалось ни в каких научных журналах.

Дикое животное вселилось в нее. Она извивалась, и стонала, и желала. Они откинулись назад на диване, и она закрыла глаза, когда он задрал ее рубашку и стянул через голову, а она послушно подняла руки, помогая ему. Дестини не стеснялась своего тела, поэтому ощущение было приятным.

— Ты прекрасна, — прошептал Кэллум хрипло, а она приоткрыла глаза и улыбнулась.

— Не разговаривай, — попросила она тоже шепотом, и от этих двух слов волна сумасшедшего адреналина пронеслась по его телу, словно лихорадка. Он чувствовал, как Дестини тяжело дышит под ним. Еще никогда в жизни Кэллум не был так всецело охвачен вожделением. Весь его опыт с женщинами теперь казался чередой репетиций к этому большому, всепоглощающему событию.

Кэллум едва сдерживался, чтобы не сорвать с нее остатки одежды. Он целовал и покусывал пленительные полушария ее грудей, погружаясь языком в ложбинку и наслаждаясь ее распутным откликом на его ласки.

Любовь и вожделение — головокружительная смесь. Он ощущал ее отклик, отклик без стыдливости, которой страдают большинство женщин. Она хотела его и даже не попыталась притвориться. Он расстегнул застежку бюстгальтера и застонал от предвкушения удовольствия, которое получит, снимая его и освобождая ее большую грудь из заключения. Боже, он хочет действовать медленно… но не может.

Он только сейчас начал сознавать, как давно хочет эту женщину. Кажется, целую вечность.

Кэллум снял бюстгальтер, и дыхание его участилось, когда глазам предстало пьянящее зрелище: крепкие груди с большими, чуть припухшими коричневыми сосками. Нет, он не станет спешить, даже несмотря на то, что его мужское естество, натянувшее ткань джинсов, крайне настойчиво заявляет о себе.

Он склонил голову к одной груди и облизал языком торчащий бутон. Телом этой женщины, как и ее обществом, стоит наслаждаться не спеша. Он хочет вкусить каждый дюйм, а потом повторить все сначала.