Полковник умолк, взглянул на меня, но поскольку я внешне не демонстрировал никаких эмоций, продолжил:

– Скажи мне, что бы ты сделал, узнав, что твой потенциальный противник догадался о существовании принципиально нового вида оружия?

– Есть несколько возможностей… – Я ответил как можно короче, чтобы вызвать Векшина на более пространный разговор.

– Дай пример! – Полковник с нескрываемым удовольствием говорил о служебных делах.

– Ну, скажем, так: если точно знать, что противнику известен факт существования какого-то нового вооружения, то самое эффективное – подсунуть ему образец, отстающий от последних разработок по крайней мере на несколько лет. – Это было первое, что пришло мне в голову.

– Мне тебя надо бы, Груздев, похвалить за догадливость, а вот не хочется! – Несколько секунд прошли в тишине. – Ты ж всю обедню портишь: никакой, понимаешь, неожиданности.

Он похрустел огурцом и продолжил:

– У нас восемь «Кротов», которые послушны, как влюбленная девица: куда скажешь, туда и придут. Это такая махина пять на шесть метров, сделанная из какой-то особой стали… Нам про нее ничего не объяснили – да и не надо. Она даже через каменную породу идет как сквозь кашу. Скорость передвижения до шестнадцати километров в час. И это на глубине в десять метров! Под землей! Представляешь, что это? Это же настоящее стратегическое оружие. Если бы сам не видел, как это работает, не поверил бы, никак не поверил бы! И нет ни у кого чего-либо подобного. А тот, который ты видел, – из первых, самых простых. Их испытания мы провели два года назад. Тогда же отправили в институт наши пожелания по улучшению качеств и продвижению. До линии расположения ракет этот «экземпляр» добраться не способен. Таким образом, вся акция, где главным было действие твоего отряда, преследовала две цели: продемонстрировать, что мы действительно работаем в этом направлении, но… – он поднял указательный палец, – пока наша технология не настолько совершенна, чтобы заставить их думать о передислокации ракет.

Удивительные происходят вещи: с какой обворожительной легкостью «Наполеоны» посылают на смерть людей ради сохранения стратегического преимущества на несколько ближайших лет! Впрочем, мысль не нова, к тому же несвоевременна. Проблема в другом. Порция откровенности, выданная мне полковником, обязана обернуться для меня смертным приговором: человек, обладающий подобной информацией, не может остаться живым. Единственно возможный выход из положения – крайняя мера… Но крайняя мера – это крайняя мера. Моя религия запрещает убивать, вернее, разрешает в конкретных случаях за определенные грехи, и делается это ритуально. Сам же ритуал называется Пульса де Нура. Проводят его десять человек, каждый из которых считает причину для такого наказания убедительной.

Во время обряда, совершаемого дважды, ночью и днем, раввин, ведущий церемонию и одетый в белое, при помощи особых заклинаний просит Всевышнего покарать виновного. У каббалистов, знающих, как управляется мир, Пульса де Пура считается корректирующей мерой, влияющей на верхние этажи человеческой души. В переводе с древнего языка само слово означает «духовный огненный кнут, на который нанизаны огненные кольца». Если раввин прав, то ангел смерти нисходит на Землю и поражает врага. Если неправ, то ангел поразит самого просящего и всех участников проведения обряда. Они все умрут. Вот почему обряд применяется только в исключительных случаях, а использование его – единственный возможный вариант. Например, Саддам Хусейн в 1991 году в ответ на американское вторжение в Ирак обстреливал Израиль ракетами дальнего радиуса действия – так он решил отреагировать на действия американцев. Вся страна сидела больше месяца в бомбоубежищах, но приговорить Саддама к смерти не удалось: не нашлось десяти человек, готовых провести ритуал, – ведь за несколько лет до этого он восстановил могилы иудейских святых, захороненных в Ираке, заработав себе тем самым «зачетные очки».

Хотя в целях самозащиты убивать можно. Иногда это и есть тот самый единственный выход, и его использование – единственный шанс остаться в живых. Я глубоко вздохнул. Решение пришло само собой. Вопрос ясен: он или я? Какие тут могут быть сомнения?

Слушая полковника, я не показывал своего удивления.

– Петр Сергеич, да ну их всех к черту – и «узкоглазых», и всех остальных… Я же вышел, несмотря ни на что, и сейчас это главное. У меня есть просьба, но…

– Чего замолчал? Промычал «а», не тяни и с «б».

– Не сочтите за нахальство или карьеризм, но мне грех не открыться в такую минуту.

Я пошел ва-банк.

– Не тяни быка за хвост, ты же солдат!

– Вы не могли бы позвонить сейчас комдиву и рекомендовать меня на должность комбата? Уж очень я хочу эту должность! Всегда хотел, а теперь особенно.

– Вот тебе раз!.. Он же тебе и так обещал, при мне дело было! Зачем лишний раз комдива напрягать?

Я продолжал давить:

– Обещать-то обещал, но я пупом чувствую, что с вашей подачи это будет и быстрее, и надежнее.

– А почему сейчас, что за спешка?

Полковник явно не понимал моих намерений.

– Да потому, что завтра и обратиться к вам с таким делом не посмею, а сегодня мы как бы братаемся, вот и использую ситуацию.

– А сегодня, значит, ничего? Ну ты боец как есть боец! Ладно, хрен с тобой: герою можно немного и потрафить. Так и быть, позвоню.

«Побудь кандидатом, побудь, – подумал полковник. – Хоть умрешь с хорошей мыслью!» – Пошатываясь, он поднялся со стула и пошел к телефону.

Вообще-то он ничего не имел против майора Груздева. Но тот вопреки всему вышел живым из ситуации, откуда вернуться по всем параметрам невозможно. В спецслужбах знают, что один раз выйти из безвыходной истории можно – это вопрос везения. Но агент, который выходит из безвыходной ситуации дважды, попадает под серьезное подозрение. Если же трижды, то он предупрежден об опасности, то есть предатель. Груздев почти пять дней пробыл в безвыходном положении. Не было никакой объективной причины, чтобы он остался в живых. Ведь все остальные, как и предполагалось, погибли! А то, что он привел за собой сержанта, доказывало, что он знал ситуацию и действовал достаточно расчетливо и грамотно. Значит, его предупредили… И сделать это могла только вторая сторона.

– Виктор Егорыч, это Векшин. Тут такое дело…

Полковник говорил вполголоса, чтобы я его не слышал.

Воспользовавшись моментом, я подошел к столу и бросил в рюмку полковника еще одну таблетку, но уже другого действия. Она мгновенно растворилась в водке.

– Выставил ты меня перед комдивом, ей-богу, выставил… – Вернувшись в гостиную, полковник уселся за стол.

– А что такое?

– Да удивился, понимаешь… И так, говорит, вопрос решенный, чего вдруг? Хочешь – верь, хочешь – нет, ни для кого другого не стал бы я из дома трезвонить. Да и для тебя, черта… Сам не знаю, почему это я…

На дне последней бутылки еще оставалась водка, когда полковник прямо за столом начал клевать носом. Словно почуяв неладное (или знакомое), из соседней комнаты вышла жена, привычным жестом обхватила полусонного мужа за плечи и предложила ему отправиться на боковую.