Или хуже: эдакий передовой ударный отряд...

Вот один из них опускается. Просто приседает где стоял, на карачки в стиле азиатского дехканина-посреди-поля, уютно устроивши руки на коленях. И другой. Еще...

Это заразно. Все они садятся, создавая зловеще - красивую рябь, словно толпа, падающая в кресла после долгих аплодисментов.

Садятся в ожидании.

Нет, не все. Трое торопливо убегают назад, в пустоши. По своим следам.

Время делать ноги.

В глазах болит. Пора отложить Цейса, пока глазное яблоко и вправду не высунулось, качаясь у лица. - Рабебел. Нужно собрать людей. Преторнио еще рыскает там?

- Я бы не называл это...

- Сколько нужно, чтобы похоронить два тела? - Ага, ага, уважайте мертвых. Точно. Петро и Лаггет были славными парнями, и нет большей любви, чем... и так далее. Они мертвы, мы нет, и хочется, чтобы так было и дальше. - Рабебел?

Ответа нет. Он пялится на массу Черных Ножей, клятая монета снова мелькает в пальцах. - Что они делают? Просто сидят. Сработало? Они теперь уберутся прочь?

- Если бы хотели уйти, уже ушли бы.

- Твой блестящий план, - бурчит он. - Чего они ждут?

Я пожимаю плечами: - Темноты.

Он щурит глаза.

- Огриллоны - как это называется? Знаете, сумеречные охотники.

- Крепускуляры.

- Ага. Так что они подождут до тьмы, ведь ночное зрение у них получше нашего. Не говоря уже о нюхе и слухе. И теперь они не ринутся скопом. Это будут отряды разведчиков. Мелкие, но много: огриллоны любят охотиться сворами по семь или десять голов. Пойдут тихо. Просочатся, это они умеют. Найдут, где мы и что у нас есть.

- И как ты надеешься им помешать?

- Не надеюсь. Собираюсь сбежать.

- Мы бежим?

- Если бы дело было лишь в погоне за двумя людьми, они уже смотались бы. Нет, они чего-то ждут.

- Кого-то еще?

Я пожимаю плечами и киваю в сторону груды мертвых Черных Ножей. - Кого-то, кто оправдает потерю здорового куска их коллективного хрена. Не думаю, что мы достойны.

- Молюсь, чтобы ты оказался прав.

- Именно.

Он кривится. - Что теперь?

Я кусаю губы, подавляя вздох; выходит лишь тихий свист меж сжатых зубов. - Передайте Стелтону, пусть Кесс и остальные седлают лошадей.

>>ускоренная перемотка>>

Ох.

Чудно.

Вот оно что.

Я отвожу Цейса от глаза и качаю на суровой, измазанной грязью и кровью ладони. Чертовски милая вещица. Идеально притертые овоиды из полированной стали. Кожа окуляра мягкая, словно с ребенка. Обработанные лазером поляризованные стекла. Небольшие налеты сухой крови марают мерцающую поверхность, и я машинально стираю их пальцем.

Дружище Цейс, я видел сквозь тебя много дерьма.

Кто-то с моей работы притащил его сюда. Должно быть, очень давно. Во фримоде. [5] Один из стариканов, возможно, один из тех, на чьих похождениях я вырос. Начальство в былые дни смотрело сквозь пальцы на контрабанду высоких технологий. Милая вещица мастерской работы, похоже, гуляла по здешнему миру дольше, чем я живу. Ее теряли, крали. Продавали. Несли в залог.

Снимали с трупа.

Помню, что вздрогнул, впервые увидев его. Хоппи Болтун вынул его из рюкзака, в полдень на Божьих Зубах. Я еще гадал, не был ли Хоппи таким, как я: актером-неудачником второго сорта, о котором никто не слышал. Считал, что мы работаем на одного дядю.

Помню, как обнаружил, что ошибался.

Там тоже были огриллоны.

Помню, я нашел его тело - те кости, что оставили хошои. Немногие кусочки плоти лежали рядом, мирно распадаясь.

Я отыскал монокуляр в луже хошоевой рвоты, между обгрызенным тазом и раздавленными ребрами. Хошои консервативны, словно волки: отрыгнув кусок несъедобного металла, этот остался перекусить чем-то более полезным. Оставив мне Цейса и лужицу свернувшейся желчи.

Клятая штучка - всё, что осталось на память о Хоппи. Интересно, где он ее достал?

Обеспокоенная толпа партнеров и носильщиков присела в сумрачной тени ущелья. Рабебел хрипло скрипит: - Что такое? Что ты увидел?

Я ухожу от устья ущелья, топча кустики, направляюсь к краю обрыва. Сапоги хрустят по песку и гравию. Внизу вертикальный город простирает кольца, словно карта Инферно с содранной шкурой.

Ха. Я назвал его Адом, знаете, просто чтобы пошутить. Но теперь вижу все другими глазами.

- Идите сами, если хотите. - Я кричу. Тишина стала бесполезной. - Сами все увидите.

Поднимаю монокуляр. - Уже не нужен.

Долгий эффектный жест, и я резко подбрасываю клятую штуку, высоко в воздух, в сторону крутого спуска на пустоши. Закат ловит ее на высоте арки, делая подобием падучей звезды.

Цейс пропадает из вида, проглоченный нижней тьмой. Время тянется, я хочу, чтобы было тихо. Хочу услышать лязг о камни.

Кто-то рядом. Стелтон. - Какого черта ты творишь?

- Я снял его с мертвеца, - говорю ему, не поворачиваясь. - Не хочу, чтобы так продолжалось и дальше.

- Дерьмо, Кейн, ты зачем. Ты же мог просто дать его мне...

Я поворачиваю голову, чтобы видеть его глаза. - Кажется, ты не понял, что я сказал.

Оставляю на месте, подумать, и возвращаюсь к партнерам.

Далеко внизу на пустошах обширная туча пыли ползет в стороны, верхняя дуга уже светился в лучах уходящего солнца. Марада смотрит на тучу, словно способна прочитать по ней будущее. И правда, способна.

Как и я.

Рабебел и Тизарра стоят, будто застыли на месте в миг непроизвольного движения. Они смотрят на сотню с лишком огриллонов, а те ковыляют к нам вдоль края ущелья, в миле отсюда. Мы смотрим, и медвеже-горилловая побежка сменяется шагом, потом они садятся на корточки, ожидая ночи.

- Как они сюда взобрались? - Рабебел запутался с платиновым диском, тот падает в камни у ног. Он даже не смотрит вниз. - Как они зашли вперед нас?

- Не зашли. - Я киваю в сторону города. - Наши еще там. Эти - новые.

- Но... но... что они делают наверху?

Марада отвечает, как по книге: - Когда большая армия перемещается параллельно крупной географической структуре - вдоль горной гряды или, скажем, такого плато - нужно выдвинуть заслон по другую сторону, на случай...