Только теперь, осознав всю серьёзность и реальность ситуации, я понимаю, что в действительности произошло. Чем бы ни было то, во что мы попали, оно живое и динамичное, оно может быть и опасным и тем, что станет залогом выживания. Всё зависит от того, насколько мы сумеем его укротить.

Когда Альфа подходит к ней, она словно замирает. Они смотрят какое-то время друг на друга, потом она поднимается и прижимается вначале только лицом, а потом и всем тело к его груди. Он не отталкивает, обнимает в ответ… обеими руками и головой.

Умник встаёт и уходит, Рыжая тянет и меня за руку, пошли, мол, не будем им мешать.

А у меня смешанные чувства на этот счёт. Я понимаю, что она права – сейчас Цыпе нужна поддержка. Чего я не понимаю, так это острого жжения везде, будто с меня живьём дерут кожу и делают это слишком медленно.

С одной стороны, именно он – Альфа, Главный, Первый – тот, кто может огородить меня и других девушек от таких жутких вещей, как изнасилование, позаботиться о том, чтобы никто не умер от голода, всех организовать, направить общественную энергию в нужном направлении, то есть, он – лицо общественное и важное для каждого. С другой, прошлая ночь что-то кардинально изменила во мне. Если ещё два дня назад у меня было чувство, что я взяла чужое, то теперь, после сегодняшней ночи, глядя на то, как его руки обнимают её спину, как его ладони гладят её по голове, я никак не могу совладать со злостью внутри меня. Словно бы она забрала его у меня, будто бы он не общественный вовсе, а мой собственный, и прежде чем взять её за руку, ему сперва нужно было спросить у меня позволения.

Откуда это взялось?

Как и когда во мне образовался такой же точно нож, как у него в рюкзаке, и теперь самая его острая часть надавила на плёнки у меня в груди и грозит их проткнуть? У меня такое чувство, что это вот-вот уже случится, и тогда моё сердце, тёплое, мокрое, останется совсем без защиты.

Весь этот день до самого его окончания они вместе. Он не отходит от неё точно так же, как всю предыдущую ночь не отходил от меня. Все для него равны – так, кажется, он говорил? Никого он не выделяет?

Я понимаю, что сегодня разводить костёр под моим камнем мне придётся самой. И то чувство злости и обиженности, которое во мне растёт в геометрической прогрессии, делает меня неожиданно сильной. Силу эту нужно куда-нибудь направить, и я в течение нескольких часов выгребаю песок из-под своего камня, расширяя углубление под ним, создавая себе жилище.

Приглядевшись внимательно ко всем прочим каменистым склонам в окрестностях, я вдруг понимаю, что неосознанно выбрала единственное всегда сухое место. Край камня не покатый, а острый, то есть дождевая вода не затекает под него, а вся остаётся снаружи. Если каждый вечер разводить под ним костёр и прогревать песок, то это выживание вполне можно сделать комфортным. Что я и делаю, хоть и пребывая в крайне угрюмом расположении духа.

– Седьмая…

От его голоса я вздрагиваю. В нём нет и следа той мягкости, которая была ещё утром. Он холодный и безразличный.

– Да.

– Седьмая, сегодня ты спишь в лагере вместе со всеми. И никаких ночных походов в туалет. Будь добра, позаботься закончить все свои дела вечером.

Я открываю было рот, чтобы сообщить ему, что уже успела подготовить себе место для сна, но не успеваю.

– Сегодня здесь переночует Альфия.

Да. Вожак именно таким и должен быть – строгим и безапелляционным. Он не должен рассыпаться в извинениях и озвучивать просьбы, его удел – приказы.

Я смотрю на него в упор, он на меня тоже. Мы как два быка, один из которых забыл, что он – корова.

– Что не ясно? – спрашивают у меня.

Я не отвечаю, потому что неясностей не осталось. Поднимаю свой рюкзак и ухожу. Мне кажется, этот мой бессловесный уход скажет ему гораздо больше, чем тысячи упрёков.

Наивная. Их хорошо видно из лагеря, потому что костёр у камня не гаснет почти до утра, и то, как обнимают её его руки, не оставляет во мне никаких сомнений насчёт того, что мир состоит из лжи. Мы стараемся не замечать её, не верить, когда нам слишком сильно этого хочется. Но правда всегда вылезает наружу. И часто гораздо быстрее, чем нам хотелось бы.

Утром Альфа, Леннон и Хромой, загрузив на спины рюкзаки, уходят. Их фигуры, превратившись в маленькие чёрные чёрточки, ещё долго виднеются на горизонте, на самом дальнем краешке песчаного пляжа.

В лагере все молчат. Все знают, что вернутся только двое.

Lana Del Rey & Ellie Goulding – Ride x My Blood // Slowed

Дождь. Он поливает с самого утра. Мой дождевик долго держался, но теперь тоже промок.

Я не могу вернуться под свой камень – там уже занято. Под ним теперь живёт Цыпа.

Так сильно, как сейчас, я ещё не злилась. И это злость на саму себя. Какого чёрта я ему уступила? С какой стати послушала? Надо было послать его… далеко и надолго. Мой камень. Моё сухое место. Я первая застолбила. Пляж такой огромный, что почти бесконечный. Камней и скал – ещё больше. Идите и уединяйтесь на здоровье, мне плевать.

В том-то как раз и проблема, что не плевать. Эмоции захлестнули, обида застила разум. Так всегда и бывает, когда позволяешь себе размякнуть – теряешь бдительность.

И теперь Цыпа, наша пострадавшая героиня, спит в моём сухом и просторном домике, а я тут мокну. Мне боязно снова простудиться. Или застудить себя изнутри ещё сильнее – в прошлый раз чуть не сдохла от боли, неизвестно, что будет в следующем месяце. Переживу ли?

В мою голову лезут всякие некрасивые мысли. Почему именно её он изнасиловал? За мной ведь тоже ходил. А есть ещё восемь других девочек в лагере, инвалидка – так та вообще со всех сторон уязвимая. Правда, она и лагерь почти никогда не покидает. В туалет ходит ровно в то место, куда Главный распорядился, чтоб все ходили и не гадили, где попало. С этим его повелением сложно было не согласиться – неприятно вечно смотреть под ноги, чтобы не нарваться на мину. Стресса и без того нам хватает.

Туалет придумали с правой стороны пляжа – там есть каменный закуток для девочек. Мальчики ходят в ту же сторону, только в лес. Гадить было приказано в ямку и закапывать за собой. Теперь соблюдаем.

Ко мне кто-то идёт – слышно, как массивная обувь чавкает по мокрой траве.

Это Леннон. На нём куртка, длинная, почти до середины бедра. Тёплая, с капюшоном, больше похожим на убежище, чем на накидку для головы.

Он снимает её и набрасывает мне на спину. Потом опускается рядом.

– Я принёс тебе кое-что.

– Спасибо, но я уже так устала мёрзнуть… что почти не обращаю на это внимания.

Леннон усмехается.

– Вот это!

Я обнаруживаю в его руках цилиндр цвета ультрамарин в дырочках.