– Что… что произошло?

– Я тебе сказал.

– Нет. – Она встретила его взгляд, осмелев и решив не сдаваться на милость холодному сиянию его голубых глаз. – Ты рассказал мне только факты.

– А тебе сложно догадаться, что я больше ничего не хочу тебе рассказывать? – Резко встав со стула, Алек поднялся из-за стола и принялся ходить по веранде, точно зверь в клетке. – Когда ты наконец поймешь, что всему есть предел?

Никогда еще он не был таким рассерженным, и пару недель назад Элли бы непременно отступила, но не сейчас.

Она не пыталась завоевать его расположение и любой ценой наладить мир. Она была будущей матерью, и собиралась стать лучшей для своего ребенка, а для этого нужно было, в первую очередь, понять его отца. Даже если отношения их испортятся, она обязана рискнуть.

– Этого недостаточно, – упрямо сказала она.

– Зачем тебе знать о женщине, что покинула свой дом на греческом острове более тридцати лет назад?

– Это важно. Я хочу знать о ней все. Была ли она творческой личностью или любила математику – я стараюсь нарисовать цельную картину, Алек, чтобы понять, что может унаследовать наш малыш. Может, это очень важно для меня, потому что я сама мало знаю о своем отце. Если бы все было иначе, я бы уже имела ответы на некоторые свои вопросы.

Алек не мог отвести от нее взгляд. Страстные ее слова ураганом ворвались в покой и тишину итальянского утра. Да, ее детство тоже не было праздником, но ведь мать ее всегда была рядом, не так ли? Элли не покинул самый близкий человек, на которого всегда можно полагаться.

Между тем она выглядела точно на миниатюре в своем шелковом халате, свежая и юная, позади цвели жасмин и маленькие лимонные деревца, и ничто, казалось, не могло стереть надежду в ее глазах. Она что, ждет сказочного конца истории, думает, что Алек может утешить ее, тщательно подобрав слова?

Он сцепил зубы. Может, стоит ей все рассказать. Дать понять, какой он на самом деле и почему. Пусть знает, что его холодность – это не специально выдуманная тактика, а что-то, с чем он вырос, что глубоко пустило в нем корни, так что изменить ничего нельзя. Может, тогда она отбросит свои розовые мечты? Он ей покажет, что барьеры, которые он возвел, нельзя разрушить, да он и не позволит.

– У меня не было выходных, проведенных с мамой, или отпусков – она не навещала меня, – начал он. – Долгое время я не знал ничего о моей маме. Вообще не догадывался, что у меня должна быть мама. Когда вырастаешь и не знаешь чего-то, сложно догадаться, что у тебя это должно быть. Ее имя не упоминалось в моем присутствии, и единственные женщины, которых я знал, были шлюхи отца.

Она вздрогнула, как от удара кнутом, услышав это слово, и внезапно на ее лице возникло что-то вроде сочувствия.

– Конечно, совершенно нормально, что тебе не нравились женщины, что заменяли тебе мать…

– О, Элли, не старайся, тоже мне доморощенный психолог, – оборвал он ее, нетерпеливо ероша волосы руками. – Я не стараюсь подобрать крепкие словечки, чтобы легче себя чувствовать, они и впрямь были шлюхами. Отец платил им за секс. Единственные женщины, с которыми я общался. Я вырос, полагая, что все такие, – все штукатурят лицо и носят короткие юбки – такие, что видно трусы.

Он вспомнил одну, приглашавшую его, двенадцатилетнего пацана, снять с нее трусики, чтобы хорошо провести время.

Интересно, сейчас она ему поверила? Отчего она закусила губу? Алек практически ощущал, как ее мозг лихорадочно работает, пытаясь найти хоть что-то положительное, за что можно было зацепиться. Он мог бы ей помочь, избавить от ненужных усилий – светлого в том времени у него не было ничего.

– Но… у тебя же, наверное, были друзья, – с отчаянием сказала она. – Ты мог смотреть на их матерей и понять, что что-то произошло с твоей.

– У меня не было друзей, – сказал он просто. – Моя жизнь тщательно контролировалась, мой дом был настоящей тюрьмой. Отец предпочитал бездетных и холостых слуг, что могли все свободное время посвящать ему. А когда не с чем сравнивать, о чем может идти речь? Остров отца был удален от людей, на него нельзя было попасть так просто. Он все контролировал, и все там принадлежало ему. Я жил в огромном комплексе, напоминающем дворец, и меня обучали на дому. Я не знал ничего о матери, пока мне не исполнилось семь лет, и мальчика, что рассказал мне о ней, избили.

Он уставился в пространство. Сказать ей, что его избили так жестоко, что пришлось на вертолете переправлять его на большую землю и что он так и не вернулся? А родители мальчика – ужасно бедные – пригрозили пойти в полицию. Алек был маленьким, но помнил, какая паника поднялась в комплексе, помнил испуганные лица слуг, точно его старик на сей раз переступил какую-то черту. Но ему удалось выкрутиться, как всегда. Деньги могли купить все, за деньги ты получал все, что угодно, – молчание или секс. Так отец избежал беды.

Разве сам Алек никогда не поступал похожим образом? Он ведь оплатил контракт Элли с той ирландкой и сделал это так же бесцеремонно, как в свое время делал и отец.

Алек прочел тревогу и растерянность на ее лице. Интересно, каково ей слышать такое? Наверное, поверить не может. Точно сюжет порнофильма, что любили смотреть телохранители отца поздно ночью.

Алек не знал, остановиться ли ему сейчас или продолжать рассказывать. Достаточно ли ей этого, чтобы понять, как он отличается от других мужчин. Она потребовала у него правду и может хотеть услышать ее до конца, с мельчайшими подробностями, как отчего-то любят женщины. Алек понял, что сейчас – первый раз в жизни – не может отказать ей или отгородиться от нее. Не брать трубку телефона и позволить ей уйти, будто она никогда и не существовала, как он всегда делал с другими. Нравилось ему это или нет, он был привязан к Элли Брукс, или отныне Элли Сарантос, и она была привязана к нему. Может, самое время ей дать понять, что не нужно задавать лишних вопросов, если не хочешь услышать горькую правду?

– Что еще ты хочешь узнать? – потребовал он. – Есть еще уголки, в которые ты не заглянула?

– Что тот мальчик сказал тебе о маме?

– Правду. Что она убежала ночью с каким-то рыбаком с острова. – Алек облокотился на перила с причудливой железной резьбой. Где-то вдалеке слышался зов женщины и голос ребенка. – Ей повезло, она выбрала рыбака с собственной лодкой, иначе она бы не смогла покинуть остров без ведома отца. Но, полагаю, главным ее стремлением было проверить, сможет ли она закрутить интрижку под носом отца так, чтобы он не узнал. И она была готова рискнуть, зная, каков он в гневе. – Губы его изогнулись в горькой усмешке. – Она, должно быть, была той еще штучкой.

Он ощутил боль, которую не испытывал долгое время, – горячую, неприятную волну, накрывшую собой все. Она ржавым ножом вонзилась в его сердце, и Алеку захотелось сказать Элли, чтобы она не совала нос в его дела, но, начав рассказывать, он уже не мог остановиться, какая бы боль его ни снедала.

– Отец был унижен ее побегом и решил стереть из своей жизни все, что напоминало о ней. Это удалось ему удивительно легко. – Посмотрев в яркие глаза Элли, Алек вдруг сказал ей то, чего никогда и никому не говорил раньше – ни врачу, с которым консультировался, живя в Нью-Йорке, ни кому-либо из своих друзей, ни женщинам, с которыми делил постель все эти годы, пытаясь похоронить правду в темных глубинах сознания, – никому. Он сглотнул горький ком в горле. – Я никогда не видел даже ее фотографии. Отец их все уничтожил. Моя мать – незнакомка для меня. Я даже не знаю, как она выглядит.