– Не мешай, – резко оборвала она. – Мы, кстати, едем ко мне. Я не собираюсь развозить вас по всему городу, как какой-нибудь извозчик.

– Тебя бесит то, что Юля додумалась до того же, до чего и ты? – поинтересовался я, и она аж фыркнула в ответ, как рассвирепевшая кошка.

– Юля говорит словами Селиверстова, вот и все.

– Ну с Юлей-то все понятно, а вот ты с чего словами Селиверстова заговорила?

Вика снова выдохнула нечто крайне оскорбительное, с ее точки зрения:

– Саша, имитировать мыслительную деятельность – все равно что имитировать оргазм. Хлопотно, унизительно, и радости никакой! Может, хватит на сегодня?

Я не ответил: давно умею не обращать внимания на это кошачье шипение. Странно выглядела не ее злость, а ее упорство. Чего ради Вика так зациклилась, защищая позицию Селиверстова? При этом позиция юриста, как и всей заводской администрации, явно гниловата, если не сказать больше. Никто из нас не является рыцарем без страха и упрека, но я все равно не верил, что Вику соблазнили только деньги.

Мы припарковались, кое-как выковырили водителя из-за руля, потому что это не лучшая идея – садиться за руль, будучи запакованной в русалочий хвост. Переставляя ноги буквой «икс», Вика поднялась на наш второй этаж, потому что лифт едет только на третий, и мне пришлось страховать всю эту неземную красоту сзади, чтобы она не сверзилась. Наконец Виктория переоделась в свой розовый домашний костюм и проделала целую кучу процедур, словно вернувшийся с боевой операции солдат: отклеила пластыри с пяток, поменяла пластырь на пораненном во время чистки картофеля пальце, смыла макияж, вытащила из волос целую россыпь булавок… Я ждал, когда она закончит, чтобы спросить о Маргарите, но тетка снова, как курица, уселась высиживать свои газеты.

– Еще рано, – отмахнулась Вика, когда я поинтересовался, собирается ли она ложиться.

Я попытался позвонить Марго, но трубка снова отвечала мне лишь равнодушными долгими гудками.

– Тухлый номер, – неожиданно отмерла Вика.

– Ты о чем? – спросил я, чувствуя, что зол сейчас на них обеих.

На Марго, исчезнувшую без объяснения причин. На Вику, занятую только своими делами.

– Ты слишком много хочешь от девушки такого сорта. Она не будет ждать тебя у окна, пока ты ищешь себя по деревням и весям…

Лицо Виктории выражало сейчас примерно те же эмоции, что лица американских президентов, высеченных на скале Рашмор.

– По поводу деревней и весей – это была практика от ин-сти-ту-та, всего два месяца! Неужели два месяца невозможно подождать? – спросил я, внутренне подбираясь, так как, кажется, назревал скандал.

Вместо ответа Вика лишь как-то неопределенно улыбнулась и опустила голову, делая вид, что увлечена чтением.

В этот момент я почему-то подумал о том, что цена, которую женщины назначают себе и своему женскому миру, чрезвычайно завышена. Мир, в котором есть свитера с оленями, пироги, головы космических роботов, вечерние платья, сладкие ароматы, выходы в свет, вкусно пахнущее постельное белье, много секса… Этот мир сам по себе неплох. Но женщины требуют за него всего тебя, без остатка. Если ты однажды попал, то ты попал навсегда. И здесь они в сговоре все. Даже те женщины, которые когда-то совершенно бескорыстно пели тебе колыбельные, женщины той же крови, что и ты, однажды объединяются с теми, которые выставляют цену. Тогда они кричат хором: «Плати, плати, плати!» И это неправда, что ты получишь столько же, сколько отдашь. Рынок переполнен, но цены только растут.

В начале практики мы созванивались с Марго каждый день; почти всякий раз ругались, потом ругань сошла на нет и звонки тоже. Я не понимал, что случилось, и этот неотвеченный вопрос цеплял меня своим изогнутым крюком всякий раз, как я пытался двигаться дальше.

Я прошелся по комнате, чтобы успокоиться. Комнату перегораживала стена. Гипсокартон. Мы с Викой сами разделили ее однушку, когда я окончательно переехал из пригорода. Большой метраж позволял перепланировку. Стало даже уютнее: у каждого своя комната. Метраж небольшой, зато квартира недалеко от центра. Очень удобный район, в этом Виктория знает толк.

В моей комнате все, как и раньше. Только вид у вещей, как в фильмах про дворянские летние усадьбы, оставленные хозяевами на зимний сезон. Моя кровать застелена запылившимся шерстяным пледом, на стене – пообтрепавшийся постер с портретом Стива Джобса. В тумбочке – спортивный костюм и смена белья. Когда я жил здесь, мы с теткой работали вместе. Было удобно, но все изменилось, когда появилась Марго. Неожиданно к горлу подступила нестерпимая горечь. Не знаю, как это получилось: в следующую секунду я стоял с горящим кулаком, а перегородка ответила мне гулким картонным кашлем.

Вика молча поднялась и осмотрела место удара, где появилась небольшая вмятина. На лице ее отразилась глубокая тоска.

Раньше мы с Викой не обсуждали Марго. Даже когда я решил снять для Марго квартиру, Виктория не обмолвилась ни словом, хотя мой переезд сильно усложнил нашу работу. Если честно, финансово я тоже не был готов. Виктория отдавала мне треть гонорара от дел, по которым мы работали совместно. На самом деле это не совсем честно, но тогда я предпочитал не думать об этом.

Марго, конечно, не умеет красиво рассуждать о драматургии новой волны, и имя Оскар Уайльд вряд ли ей о чем-то скажет. Она не умеет лечить от любой болезни методами, испытанными на собаках, справедливо полагая, что все мы из одного Дарвина вышли. Но никто, как моя Марго, не умеет смотреть долгим задумчивым взглядом сытой кошки, в котором упокоилась вся мировая цивилизация и который будил во мне древний охотничий инстинкт – словить кошку, скрутить мир под своими бедрами. Разве этого не достаточно в нашем вымороченном мире? Марго великолепна своею природной грациозной мудростью, которая подсказывала ей завиваться вовнутрь или наружу, остро подводить глаза и красить губы в яркий карминный цвет, который вмиг прожигал в моем сердце такую же сочащуюся красным дыру… Черт знает как, но всякий раз Марго угадывала. Всегда и во всем – в тонких ремешках сандалий, выставляющих на обозрение узкую бледную ножку, в легком повороте шеи, в задорном смехе по пустякам, в мерном раскачивающемся шаге – во всем и всегда она безошибочно попадала в цель.

Виктория вздохнула:

– Не хочу тебя расстраивать, но в двадцать с небольшим лет в окружении людей того социального слоя, к которому принадлежит Маргарита, ищут партнеров для долгосрочных отношений. Состоятельных, состоявшихся. Женятся и рожают детей. Ты не подходишь, – высказалась наконец тетка.

Мне захотелось выматериться. Кажется, снобизм заразен и передается из поколения в поколение на филфаке вместе с представлением об индоевропейском праязыке, сонетами Шекспира и лекциями о жанровом разнообразии русскоязычной прозы.

– Почему ты думаешь, что я не хочу долгосрочных отношений? Почему вы так думаете? С чего это вы начали думать одинаково?..

«Черт!» – эта мысль впервые пришла мне в голову. Неужели Виктория могла опуститься до того, чтобы настроить против меня Марго?