Ему вечно хотелось спать, хотелось есть, оттупых разговоров в роте о бабах и деньгах он изнывал; в город в увольнения егоза недостаток военной бравости выпускали очень редко, и он через пару лет сталсурово задумываться, что, может быть, и в самом деле избрал не ту карьеру. Темболее что все окружающие его в этом усердно уверяли. Но, знаете, уже самолюбиене позволяло дать задний ход.

На четвертом курсе самолюбие поумнело и сталосговорчивее. Набив мозоли шваброй и турником, ободрав ногти за плетением матов,нажив гайморит вечными простудами в бассейне и радикулит за шлюпочной греблей,он утомился. Осознав это, он известил училищное начальство о своей утомленностии разочарованности: решил расстаться с военной-морской службой.

Если б он это раньше осознал, его бы обняли ипрослезились; и выписали сухой паек на дорогу. Но он принял решение уже послепринятия присяги: крайне удачно!.. Душа его была уже внесена в реестры Главногоуправления кадров ВМФ. И хода назад не существовало. На него наорали — у нихтоже свой план по успеваемости и выпуску офицеров! — и приказали оканчиватьучилище: а там пусть катится хоть к черту! И он стал доучиваться.

Подошел выпуск, и бравому курсанту Штейнувручили кортик и лейтенантские погоны. К этому торжественному и трепетномумоменту выпуска и посвящения в офицерское звание он дошел уже как раз до тойкондиции, что готов был погоны съесть, а кортиком — заколоться, и тольковрожденная еврейская застенчивость помешала ему поддаться порыву прямо нацеремонии — что внесло бы в эту единообразную и монотонную процедурунесомненное художественное разнообразие.

Тем более что почти весь курс гремел наТихоокеанский флот, а новоиспеченный лейтенант Штейн не любил ни камчатскихкрабов, ни японских самураев. И вообще это слишком далеко, а кроме того, егоукачивало. Потом, за дальностью расстояний слава дяди-драматурга могла туда недойти, кто ее знает, сик транзит глория мунди, что дополнительно осложнило быслужбу. Как можно заметить, в его взглядах на службу начала проявляться перваянеобходимая черта настоящего командира — спокойная циничная трезвость.

С этой трезвостью он во второй раз в жизниприбег к помощи дяди (если считать моральную поддержку при поступлении запервый): в конце концов, это ты меня совратил своими шоколадками и пропойцами вчерных шинелях, так помоги же родному племяннику избежать харакири близяпонских вод.

И дядя устроил ему чудесное распределение наБалтику, в Таллиннскую базу флота — Палдиски. Прекрасный климат, близость откультурного центра, ночь на поезде от Москвы, пять часов на машине отЛенинграда. Сказка, а не распределение.

Вот так нежданное наказание постиглоТаллиннскую базу Балтфлота. Потому что офицерская служба по-своему не слаще иуж тем более не романтичнее курсантской. Ты отвечаешь за подчиненныхматросиков, а матросик по природе своей любит облегчить себе работу, сходить всамоход, выпить, а с целью последнего — стащить втихаря все, что можно обменятьна выпивку. Хотя в основном тащат старшины. В море, конечно, легче, но,во-первых, в море Советский Военно-Морской Флот выходил редко, и это событиегордо называлось — поход. За это даже значки давали личному составу — «Задальний поход». Что, значит, был в море. Во-вторых, опять же, в море бываеткачка, в качку тянет блевать; пардон.

А о чем думают лейтенанты? О карьере думают.Чтоб средь подчиненных царили тишина и порядок, а начальство ценило ипродвигало. О чем же, в свою очередь, думает лейтенант Штейн? Он думает ожизни, о человечестве, литературе, и чтоб флот не мешал этим мыслям, надобно снего скоренько и половчей уволиться. Он интеллигент, он творческая натура, онпишет стихи и печатает их во флотской многотиражке: «Задрайка люков штормовая идва часа за сутки сна!»

Сочиняет он, значит, такие стихи, а на бортподнимается для проверки командующий базой. И притопотавший по трапам дежурныйпо кораблю лейтенант Штейн молодцевато отдает ему рапорт.

— Лейтенант! — с омерзением цедит адмирал. —Что означает повязка «рцы» на вашем левом рукаве?

— Дежурный по кораблю, товарищ адмирал!

— Дежур-рного не вижу.

— Й-я!

— Не вижу дежурного!

— Э?.. Лейтенант Штейн!

— Штейн… Что должен иметь дежурный офицер,кроме повязки?!

— Э-э… знание устава? голову?..

— Головы у вас нет и уже не будет!!! И япозабочусь, чтоб по бокам головы у вас не было погон!!!

— Так точно, товарищ адмирал!

— Оружие! Оружие должно быть! Личное!Пистолет!

— Так точно — личный пистолет! СистемыМакарова!

— Макарова! Идиот! Где?

— Что?

— Где должно у дежурного офицера находитьсяличное оружие?!

— В кобуре?..

— Так! А кобура где должна быть?

— На ремне, на ремешках… на поясном ремне…

— А ремень? Где должен быть поясной ремень?

— На поясе?

— На поясе!!! Где у вас пояс? Талия у васесть?!

— Ну… так точно.

— Где?! Где?! Где!!!

— Вот здесь… примерно.

— А ремень? Где на ней ремень?!

— А-а… нету? Нету…

— Я хочу видеть вас без ремня на поясе водном-единственном случае: если вы на нем повеситесь, лейтенант Штейн!!! Гдеваш ремень!!!

— Простите, товарищ адмирал… забыл надеть…

— Где может дежурный офицер забыть пояснойремень?!

— В гальюне.

— Что!!!

— Простите… я был в гальюне… по нужде, товарищадмирал!.. услышал свистки… торопился к трапу для рапорта!

— Командира! — хрипит адмирал на грани удара.— Эт-то… Бардак!!! пистолеты по гальюнам… дежурный без ремня… объявляю служебноенесоответствие!.. на консервы пойдешь!!! Наказать! Примерно наказать!

И Штейн получает пятнадцать суток береговойгубы.

Он вообще быстро стал местнойдостопримечательностью.