Увидел вывеску «Ресторант» — вот и остограмимся!Народу нет, помещение маленькое: клетчатые скатерки, настольные лампы —скромный такое ресторанчик; гадюшник, а чистенько. То, что надо. Сел и сказалгарсону: «Коньяк». Гарсон принес рюмку. Он сглотнул рюмку, придержал гарсона зарукав и изобразил пальцами, что он подразумевает под словом «коньяк». Гарсонсказал: «Ви, мсье», и принес двойной коньяк. Он сглотнул двойной —шестьдесят-то граммов! лягушатники! — придержал гарсона за рукав, и сталвтолковывать этому недоумку, что имел в виду бутылку, черт возьми! Что он — зарюмкой из эдакой дали приперся? И что-нибудь закусить.

Гарсон склонил птичью голову и начал чирикать.Наш борец раздраженно нарисовал на меню бутылку и ткнул вразумительный рисунокему в лицо, пристукнув по середине стола: чтоб, мол, вот такая была здесь!

Гарсон сделал уважительное лицо и притаранилбокастый темный пузырь, весь в паутине. Наш понял, что залетел в паршивогопошиба забегаловку, где норовят сбыть чужаку завалящий хлам, неликвиды. Зараза!Хрен с ним… Обтер пузырь салфеткой, сунул ее грубо гарсону — твоя вообще-торабота! Гарсон благоговейно распечатал, повертел перед борцом на тарелочкевынутую пробку с буквами, и налил в большой бокал на самое донышко. Наш сулыбкой наложил свою лапу на его ручку и долил доверху. Гарсон выпучился ипискнул. Эх! Наш шарахнул, крякнул, понюхал скатерть и пощелкал пальцами — несижрать. Гарсон дернул кадыком и показал меню — что, мол, прикажете? Тот —пальцем в гущу строчек: раз, два и три — это неси! Однова гуляем! И получил поднос яства: спаржу, устрицы и лягушачьи лапки.

Отодвинул он эту дрянь, пригорюнился, и сталдумать, как по-французски «мясо». Мясо он не вспомнил, и стал вспоминать«хлеб». А за соседним столиком изящная дама кушает что-то вроде мяснойподливки. Пахнет ничего, съедобно. Наш тычет в направлении этой подливки ирастопыривает четыре пальца — неси, значит, четыре порции, как-нибудьподхарчимся.

И начал он пировать по-французски: выпьет —закусит — посмотрит по сторонам. Сейчас еще захмелимся — и пойдем пошарим, гдетут девчонки есть.

А дама поглядывает на него, и вроде дажемельком улыбается. А ничего, в общем, дама. Одета простовато, но смотритсяничего. И не старуха еще, лет так на вид тридцати пяти, в самом соку. Еще дратьда драть такую даму. А чего она одна, спрашивается, в кабаке сидит? И винищетрескает!

Неплохо бы с дамой и заговорить, но кроме слов«пардон, мадам» ничего абсолютно же в голове не пляшет. И он ей ласковоулыбается. А она ему, после третьей кажется, начинает глазки строить.

А коньяк оказывается весьма забористым. Еще быне забористый, он столетней выдержки. И наш начинает пальцами по столупоказывать, что, значит, хорошо бы потом прогуляться вместе. Все будетблагородно, не сомневайтесь. А дама посмеивается. Это выглядит она на тридцатьпять, а на самом деле там сидит хороший полтинник. А наш парняга похож наЖерара Депардье, только лицом куда свежей и проще, и корпусом стройнее; исмотрится он на фоне парижских заморышей и вырожденцев очень даже и оченьничего. Настоящим мужчиной смотрится.

Он как-то пытается придать лицу французскоевыражение и залучить даму за свой столик. Дама поперхивается своей подливкой идвигает подбородком — фасон блюдет. Он хочет истолковать этот жест в своюпользу как приглашение, сгребает свое добро и переселяется к ней: наливает ейполфужера коньячку для знакомства. Дама хохочет и спрашивает, судя поинтонациям, а есть ли у него деньги. Порядок; не волнуйся — не обманем, за ужинплачу я. И, зная культурное обращение и галантность, целует даме ручку. Похоже,договорились.

Гарсон подает счет, борец разбирает цифру, и унего делается лицо, будто задавил его противник тяжелой весовой категории:багровое и неживое. Просто его дубиной по темени оглоушили. О существованиитаких цен в природе его не извещали даже университетские профессора.Ресторанчик из недешевых оказался — столетним-то коньячком на Елисейских поляхпоужинать.

Он пересчитывает свою ничтожную наличность:срочно линять надо, пока полицию не вызвали. Дама делает успокаивающее движениеи вынимает из сумочки кошелек. Ат-лично! Это гусары денег не берут, а мыслужили в других войсках: хочешь мужика — так поставь ему выпить, нормально;хоть и француженка, но с пониманием баба оказалась.

Она сажает его в шикарный белый ситроен — нихрена себе! вот это заклеил! — и он прихватывает ее за ляжки прямо тут же. Онасмеется, бьет его по рукам и везет. И привозит к себе.

Квартира — обалденная… Ковры мохнатые пощиколотку, лампочки и столики во всех местах напиханы, бар забит пестрымсуперпойлом — это он удачно зашел. Нет, в Париже хорошо.

Он валит даму на белый бархатныйдиван-аэродром, а дама смеется и толкает его в ванную. Хрен ли он не видел вэтой ванной, он еще вполне чистый, тем более не после тренировки, не потел. Оней объясняет, что сначала — в койку, а потом можно и в ванну, конечно, спинкидруг дружке тереть и в кораблики играть, хорошее дело. И в конце концов онидоволакиваются до спальни с гигантской кроватью. Он интересуется толькопредварительно выяснить, когда муж вернется; но она в упор не понимает. А ясно,что жена капиталиста, откуда ж еще такая роскошь. Ладно — тем хуже для него:получит по шее классовый враг; гарсон в кабаке в случае чего свидетель, что онасама его завлекла, пользуясь его незнанием парижских обычаев.

Она предстает в прозрачном пеньюаре до пупка,благоухая шанелью. И он ей показывает, как в нашей деревне кобыл объезжают,почем фунт сладкого и сколько в рубле алтын. И она приходит в совершеннейшийэкстаз, потому что такого она в своей блеклой французской жизни не встречала.Здоровьишко у французов не то. Кураж не тот. Он же профессиональный спортсмен,он деревенский здоровый парень, вырождение наций его не коснулось: он привык ине с такими партнерами на ковре возиться. А тут удовольствие! Дама стонет,рыдает, умирает, верещит на пол-Франции, смотрит на него расширенными глазами;и в свою очередь преподносит такие изыски, что у него дыхалка обрывается,потому что таким приемам никакие тренеры по борьбе, даже заслуженные иэкс-чемпионы Союза, обучить, конечно, не могут. А если бы могли, то сменили быспециальность — на более приятную и легкую: и заколачивали бешеные деньги!..

Наутро она лепечет, что если сейчас не поспит,то умрет, а это будет досадно — ей только понравилось жить. А он решает, чтопарижская программа удачно выполнена, чего еще, и тоже обрубается, как убитый.А вечером она везет его ужинать, и уж тут он жрет мяса от пуза, вот толькокогда она заказывает гигантского рака, он никак не может втолковать, что ракитребуют пива.

Он является в кампус через двое суток, иземляки его встречают в ужасе, как привидение. А председатель закатываетистерику, кричит о трибунале и вендиспансере и запрещает отныне покидатьтерриторию!