Этот инспектор свою службу понял туго, потомучто в короткий срок обзавелся дорогим костюмом и плащом, купил однокомнатныйкооператив и, повысив таксу за свою сговорчивость, сократил одновременнопроцедуру досмотра. Хорошо жил.

Только однажды при такой инспекции больной емуговорит:

— А, Витька, здорово! Отлично выглядишь! Что,опять залетел — обострение?

Инспектор говорит: позвольте… Врачи,естественно, насторожились, а больной щебечет: «Так это ж Витька, мы с нимвместе на Пряжке лежали!»

Все смотрят на инспектора, и, хотя извиняются,но просят показать документы. Инспектор возмущается и норовит смыться. Егозадерживают и вызывают милицию.

Это было такое позорище, что областнаяконференция психоневрологов держалась за головы и лежала вповалку.

Бывший псих, больной, придумал способ, какжить. У него был зуб на врачей, так он решил — я вам устрою, ну держись! И сталездить по диспансерам как инспектор. Машину он одалживал у знакомого, налеплялкрестик и звонил по справочнику: к вам едет инспекция. Быт диспансера он знал,а вдобавок сошелся через приятелей-психов с этим фельдшером, которого недавновыгнали с работы за вечное пьянство. Но мало кому было известно, что еговыгнали. Псих-инспектор сгоношил фельдшера, пообещав за сеанс хороший обед,много выпивки и еще четвертной денег, и тот согласился.

И никому в голову не пришло — звонок изОблздрава, проверяющий, и главное — при нем этот фельдшер, который всем сто летв системе примелькался — не то что позвонить в Облздрав и перепроверить, нодаже спросить какой-то документ кроме бланка командировки с печатью, которыхфельдшер через кого-то из старых друзей спер пачку впрок!

Дела заводить не стали, потому что заикаться офакте взяток за сокрытие недостатков было всем причастным сторонам неинтересно. Кстати, вполне толковые у этого психа были замечания. Обед и коньяк— вы ж понимаете; как же вы даже не посмотрели, кого вы принимаете?!

Так что фельдшер отделался легким испугом, апсиха законопатили на пару месяцев полечиться, чтобы он не воображал себяинспектором.

Но купленная за это время квартира осталасьему.

Я никогда не вернусь в Ленинград.

Его больше не существует.

Такого города нет на карте.

Истаивает, растворяется серый вековой морок, игрязь стекает на стены дворцов и листы истеричных газет. В этом тумане мыугадывали определить пространство своей жизни, просчитывали и верили, торилипуть и разбивали морды о граниты; и были, конечно, счастливы, как былисчастливы в свой срок все живущие. Мы жили в особом измерении, скривленномпространстве: видели много необычного и смешного. Жили вязко и жаждалистранного: вот кто куда и поперли — а кого и выдавили — дергать перья из синейптицы.

А хорошее было слово: над синью гранитных вод,над зеленью в чугунных узорах — золотой чеканный шпиль: Ленинград.Город-призрак, город-миф — он еще владеет нашей памятью и переживет ее. Сколькопито и пето с его героями, сколько грехов не смыто с рук, сколько текучихпредательств и подвигов не занесено ни в какие досье, сколько утерянныхсокровищ бытия отсеяно золотыми крупицами.

Время, беспечный старатель, тасует карточнуюколоду географии. Нас проиграли в очко уголовники в бараке.

Пробил конец эпохи, треснула и сгинуладержава, и колючая проволока границ выступила из разломов. Мучительно разлепляявеки от сна, мы проснулись эмигрантами.

Это эмигрантская книга, написанная немолодымуже человеком.

Город моей юности, моей любви и надежд —канул, исчезая в Истории. Заменены имена на картах и вывесках, блестящиеавтомобили прут по разоренным улицам Санкт-Петербурга, и новые поколенияпохвально куют богатство и карьеру за пестрыми витринами — капают по Невскому.