В дверь ванной постучали, и его голос спросил:

— Лена? У тебя все в порядке?

— Да, — отозвалась она. — Все хорошо. Скоро пройдет голова.

Она услышала удаляющиеся шаги и его голос, распевающий какую-то мелодию. Все-таки у него начисто отсутствует слух, злорадно отметила Елена после тщательной попытки понять, что же это за мелодия.

Ее положение было, на ее взгляд, безвыходным. Оставалось ждать, когда ему надоест и он выломает дверь. И тогда…

Елена зажмурила глаза, представив, что с ней будет тогда…

«Пожалуйста, Господи, — тихонько проскулила она, — сделай так, чтобы хоть кто-нибудь сюда пришел… Пожалуйста…»

— Алиса, — довольно сурово сказала племяннице Маша Полянова, — ты ведешь себя отвратительно!

Алисе совсем не хотелось ехать к матери в такую жару, через весь город, терпеть ее менторский тон, которым она произносила прописные истины, слушать ее причитания по поводу того, какая Маша скотина, совсем ее не уважает и сначала пыталась отвратить от нее Михаила, а теперь взялась за ее дочь.

Алиса заставляла себя ее спокойно выслушивать, даже кивала головой, но она не любила свою мать.

Она смотрела на нее как на совершенно постороннюю, которая ее, Алису, использовала, чтобы привязать к себе отца, а потом позволила ей удалиться к тетке.

Она не могла понять, почему ей надо любить женщину, пытающуюся сломить ее волю, навязывающую ей свою точку зрения, — если Алиса делала хоть что-то по-своему, ее ожидали истеричные вопли и побои.

Впрочем, к этому она привыкла — рука Елены поднималась не только на Алису, но и на отца, и это было еще подлее — отец, как настоящий мужчина, не мог ударить женщину.

Когда Алиса стала постарше и научилась сравнивать, она поняла: это не болезнь, как утверждал отец, а дурное воспитание. А вот Маша никогда не повышала голос, а уж чтобы ударить Алису — об этом не могло быть и речи. Наверно, поэтому возле Маши вечно торчала толпа народу и дети не слазили с ее рук.

— Я не хочу к ней тащиться, — буркнула Алиса, — опять выслушивать ее бред про несложившуюся жизнь.

— Алиса! — сурово прервала ее Маша. — Если ты не прекратишь вести себя как недоразвитая, мне придется вообще отправить тебя в ссылку к бабушке. Но не к нашей маме, а к Капитолине.

Угроза моментально принесла результаты. Конечно, Алиса надеялась, что Маша все-таки не пойдет на такое зверство — Капитолина, мать Елены, страшила ее еще больше. Эта дебелая дама была больна всеми болезнями, о которых ей доводилось услышать. Кроме того, там приходилось выслушивать, как Михаил сломал ее дочери карьеру (какую, Алиса затруднялась припомнить), как вообще не задалась ни ее жизнь, ни ее дочери, а помимо этих стонов остальное время посвящалось воспитанию Алисы, и это воспитание сочетало в себе попытки заставить Алису одеваться как все, ходить в общем строю и мыслить в общем русле.

— О Боже, — всерьез испугалась Алиса, — неужели ты — воплощение жестокости?

Маша кивнула.

— Хорошо, — проныла Алиса, — я уже иду. Собираюсь, видишь?

— Так-то лучше, — согласилась суровая тетка.

Алиса подставила на прощание щеку для поцелуя. Маша чмокнула ее и успокаивающе сказала:

— Алисочка, радость моя, ну это ведь ненадолго…

— Я знаю, — улыбнулась Алиса, — иначе бы ты меня ни за что не выгнала.

И она вылетела на улицу.

* * *

Итак, я включила автоответчик. И мы услышали сначала взволнованный голос Елены, просящий о помощи, а потом…

Потом голос Алины сказал:

— Таня, я не знаю, когда вы получите мое сообщение, — но чем позже, тем лучше. Не успеете мне помешать. Только что мне позвонила Елена Полянова, она просила вас разыскать. Что-то происходит в ее квартире, мне кажется, что ей нужна ваша помощь. Только сделайте все, чтобы приехать туда после того, как… Впрочем, не стоит об этом. Думаю, что я успею.

Раздался щелчок, и все смолкло. Я не могла вымолвить ни слова. Лапин тоже смотрел в одну точку, силясь понять, что же происходит.

Нарушил тишину он первым:

— Надо ехать, — сказал он, решительно поднимаясь.

Я кивнула.

— Ну, вас-то это не касается, — попыталась я его остановить.

— Если вы думаете, что я отпущу вас туда одну, вы ошибаетесь, — буркнул он, — это не в моих правилах. Только не думайте, что я вами увлечен. Честно говоря, я терпеть не могу эмансипированных женщин. Они обычно все курят и ругаются матом. И жрут водку как лошади.

— Лошади не жрут водку, — меланхолично поправила я, — и умирают от капли никотина.

— Бедненькие, — равнодушно сказал безжалостный Лапин, — я так и знал, что эмансипированные женщины хуже лошадей.

Я укоризненно взглянула на него. С виду он был вполне серьезен и респектабелен.

— Вы — циник, — сказала я.

— Я вам сообщил об этом первым, так что нечего по этому поводу воображать себя умной, — огрызнулся он.

Так, переругиваясь, мы и вышли. Потом я была ему очень благодарна — он смог своими насмешками заставить меня не думать о страхе. А когда о нем не думаешь, он тебя и не побеждает.

Все-таки иногда циники ведут себя довольно странно. Как рыцари. Не лишенные, правда, наглости.

* * *

Алиса ждала автобуса уже пятнадцать минут. Его все не было и не было. Алиса начала нервничать и злиться. Автобусы она вообще тихо ненавидела, а уж их нежелание появляться вовремя ее и вовсе бесило.

Сейчас проклятый автобус отсутствовал с особенным упорством.

* * *

Алина двигалась быстро, но ей казалось, что она еле ползет. Она ничего не чувствовала, кроме отчаяния и злости на жизнь, которая так вот сложилась.

Мимо Алины шли обычные люди без револьверов, несущие тяжелые сумки или вовсе ничего не несущие, радостные, что они уродились такими замечательно обычными людьми, так вот им повезло…

У Алины даже не было сил им завидовать. Она просто неслась по улице быстрыми шагами, которые казались ей черепашьими.

Как будто Господь хотел, чтобы она остановилась и подумала. Но в этом их желания не совпадали. Алина даже придумала для него отговорку, что, если она не успеет, может погибнуть Елена. Хотя, если быть честной, судьба Елены ее почти не волновала.

Гораздо важнее было успеть.

* * *

Алиса отчаялась дождаться автобус. Может быть, стоит вернуться домой, подумала она. Но прикинув, что Маша вряд ли ей поверит, мрачно решила остаться. Или можно пойти пешком. Может быть, это даже своеобразный выход — оттянуть еще на некоторое время встречу с обожаемой мамочкой.