Он вернулся в свою спальню, прихватив с чердака обертку от шоколада. Лишь под утро ему удалось ненадолго забыться сном.

Адам Окли знал, что Стаффорды, собравшиеся ехать на Хайгейтское кладбище, с минуты на минуту обнаружат отсутствие Уильяма. Лакей, отправленный за ним, вернулся ни с чем.

– О чем думает этот мальчишка? – проворчала Виктория. – Он всё пропустит.

Джозеф вызвался разыскать друга, пообещав, что приведет его на отпевание в церковь Святого Михаила.

– Что бы мы делали без вас, мистер Уолш, – с признательностью сказал Артур и позвонил в колокольчик. – Окли! Мою шляпу!

Студент скромно опустил глаза. Его взгляд скользнул по полу, по которому, подобно брызгам краски, рассыпались пятна солнечного света. Внезапно, как в калейдоскопе, одна картинка сменилась другой: в ушах Джозефа еще звучало «Окли!», когда он отчетливо увидел маленький круг, нарисованный рукой Дональда на паркете в студии.

А если это не круг, а буква?

Молодой человек подозрительно покосился на камердинера, с поклоном подавшего хозяину шляпу.

Катафалк и две траурные кареты ждали на улице. Предполагалось, что Артур с детьми поедет в одной, а Чарльз с матерью и Джейн Андервуд займут вторую. Наемных участников церемонии было немного, но всё же достаточно, чтобы похоронное шествие привлекало к себе внимание. Уолш вышел из дома следом за родственниками покойного, испытав неприятный холодок при виде усыпанного цветами катафалка. Сквозь стеклянные окошки можно было разглядеть гроб, покрытый темно-зеленым сукном. Лошади трясли головами, украшенными плюмажами из страусиных перьев. У крыльца застыл немой плакальщик – как и подобало, молчаливый и скорбный, в цилиндре, с которого свисал длинный черный шарф.

Артур подал руку Эмили, помогая ей подняться в карету. Джозеф вздохнул, когда она исчезла за опущенными шторами, и поспешил на поиски Уильяма. Он всерьез опасался, как бы в дом Стаффордов не пришла новая беда.

К счастью, университетский друг обнаружился за столиком паба «Фласк». Он встретил Джозефа мутным взглядом, ничуть не удивившись его появлению.

– Незабываемое лето, не правда ли, Уолш? – икая, проронил Уильям. – Может, дом действительно проклят… Всё началось со смерти Лоусона…

– Твоя семья сейчас на похоронах. Тебе тоже следует там быть.

– Семья… – протянул Стаффорд. – Без Хезер это слово звучит уже не так. Ему недостает… – он пощелкал пальцами, подбирая выражение, замер на несколько секунд и, словно потеряв мысль, заговорил о другом. – Скажи мне, Джозеф, ты уже понял, кто стоит за всеми этими убийствами?

– Думаю, сегодня к вечеру всё прояснится. Идем! Боюсь, мы не успеем на отпевание, придется искать могилу. Покажешь мне, где похоронена твоя матушка?

Джозеф нарочно не стал брать кэб и повел Уильяма через парк Хэмпстед-Хит, рассчитывая, что прогулка немного отрезвит его. Эта живописная холмистая местность еще в конце десятого столетия была подарена королем Этельредом II Неразумным своему слуге и с тех пор оставалась частным владением английских аристократов. На огромной территории между Хэмпстедом и Хайгейтом раскинулись леса, луга и вересковые пустоши с сетью неровных дорог и тропинок. По здравом размышлении Джозеф выбрал кратчайший путь через Парламентский холм, с вершины которого открывался великолепный вид на город.

Стаффорд угрюмо смотрел под ноги, а Уолш не смог отказать себе в удовольствии мимоходом полюбоваться очертаниями собора Святого Павла и неоготической башни шикарного «Мидленд Гранд Отеля», расположенного в здании железнодорожного вокзала Сент-Панкрас. Когда Джозефу было десять, отец привез его в Лондон и, чтобы впечатлить мальчика, потратил, вероятно, значительную часть своего месячного жалования на ночь в этом отеле. Здесь Джозеф впервые увидел фаянсовый унитаз и гидравлический лифт. Прогрессивные удобства, которые в те времена могли позволить себе лишь обеспеченные люди, впоследствии всегда ассоциировались у него с первой поездкой в Лондон.

Хайгейтское кладбище входило в «Магическую семерку» – другими словами, являлось одним из семи кладбищ, созданных в XIX веке за пределами города, так как неуклонно растущее число захоронений на церковных дворах начало грозить вспышкой эпидемий. Кладбище близ деревушки Хайгейт быстро сделалось популярным среди богатых лондонцев. Джозеф не удивился, когда Уильям свернул к воротам его западной части – более старой, с готическими надгробиями. Возросший интерес к Египту в викторианскую эпоху нашел отражение в постройке некрополя с соответствующей тематикой и оформлении Египетской аллеи и Ливанского круга. Над последним возвышался огромный ливанский кедр. Следуя за другом по извилистым дорожкам мимо гробниц и склепов, Уолш ощутил почти такой же трепет, как во время спиритического сеанса покойной Оливии Стаффорд.

Засмотревшись на каменное изваяние дога, стерегущего могилу боксера Тома Сэйерса, Джозеф чуть не налетел на внезапно остановившегося Уильяма.

– Пришли, – выдохнул тот, но глядел он вовсе не на свежую могилу брата, а прямо перед собой – на застывший за кустами стройный силуэт в кремовом платье.

– Проклятье, – пробормотал Джозеф, высматривая среди надгробий кратчайшую траекторию до женщины, лицо которой, как и накануне вечером, скрывала вуаль.

При свете дня ее фигура не светилась и, хоть и имела сходство с Хезер, определенно не являлась астральной сущностью. Развернувшись, она начала удаляться. Молодые люди бросились за ней. Мраморные мавзолеи, кресты и обелиски, как нарочно выраставшие на пути, не позволяли им сократить расстояние до женщины в кремовом платье. Она словно дразнила преследователей, то исчезая, то вновь возникая в отдалении за очередным покосившимся памятником. Миновав Ливанский круг, студенты окончательно потеряли ее из виду.

– Я придушу тебя собственными руками! – крикнул Стаффорд, в отчаянии озираясь по сторонам.

Воцарившуюся тишину нарушила прошмыгнувшая под кустом лисица. На лице Уолша читалась крайняя озабоченность, он внимательно осматривал окружающие надгробия, бормоча себе под нос:

– Зачем ты привела нас сюда? Что ты хотела показать?

И тут его взгляд упал на эпитафию на одной из могильных плит: «Здесь покоится тело Луизы Грант, дочери Джулиана Гранта, умершей 23 декабря 1892 года в возрасте 18 лет». Заметив, как стоявший позади надгробия Уильям вдруг изменился в лице, Джозеф обошел памятник. Неровные буквы темнели на сером камне: «Отомщена». Надпись была свежей, студент дотронулся до нее и, растерев липкую субстанцию между пальцами, безошибочно определил:

– Кровь.

– Она оставила послание собственной кровью? – ужаснулся Уильям. – У меня от этого мурашки по коже.

– Давай вернемся к могилам твоих родных.

Когда они в третий раз обогнули Ливанский круг с мавзолеями, расположенными ниже уровня земли, Уильям возбужденно повернулся к Джозефу:

– Значит, это была Ирэн? Она превратила свою месть в любительский спектакль?