Но это было потом, а пока посланцы Мономаха, Добрыня и Алеша, поехали в Киев к Святополку. Великий князь принял их в теремном дворце.

Заранее было решено, что говорить будет Алеша, намного превосходивший своего друга в красноречии. Он и начал:

– Князь наш и союзники его велели сказать вот что. Зачем сотворил ты зло такое в Русской земле и ударил нас, как ножом? Почему ты ослепил брата твоего? Если было у тебя какое обвинение против него, то обличил бы его перед всеми. И если бы имелась у него вина, поступал бы с ним как хочешь, но только не так зверски. Объяви же вину его, за которую сотворил с ним такое.

– Поведал мне князь Давыд Игоревич, – отвечал перепуганный Святополк, – будто Василько убил брата моего, Ярополка, и меня хочет убить и захватить города мои – Туров, Пинск, Берестье и Погорину. Еще сказал он, что целовал Василько крест с Мономахом, дабы сесть Мономаху в Киеве, а Васильку – во Владимире.

Услышав такую клевету на своего князя, Добрыня схватился за меч, но Алеша осадил его взглядом.

– Мне поневоле пришлось жизнь свою беречь, – развел руками Святополк. – И не я его ослепил, а Давыд. Я даже не знал, что он хочет его ослепить. Я просто выдал Давыду Василька, как тот у меня просил.

– Не отговаривайся тем, что Давыд ослепил его, – сурово сказал Алеша. – Не в Давыдовом городе Василько схвачен и ослеплен, но в твоем городе.

На этой ноте разговор закончился. Святополк понял, что пощады ему не будет, и решил бежать из стольного града.

Войска союзников лагерем стояли под Киевом и собирались перейти Днепр. Никогда еще Мономах не был так близок к киевскому златому престолу, как в те ноябрьские дни 1097 года.

В это время в тереме Путяты Вышатича шел спешно собранный боярский совет.

– Мой чертов зять и его сотоварищ были у Святополка и напугали князя до полусмерти, – сообщал Путята. – Слуги доносят, что великий князь собрался бежать из города. И что тогда? На киевский престол останутся два соискателя – Олег и Мономах. У Олега больше прав, но конечный выбор за нами. Кого мы предпочтем? Кто хуже?

– Оба хуже, – хмыкнул кто-то из собравшихся.

– Не надо говорить напраслину, – выступил какой-то боярин. – Я не больше вашего люблю Мономаха, но он – честный князь, а Олег – разбойник.

– Объединившись с этим разбойником, – заметил Путята, – Мономах приравнял себя к нему.

– А не боишься ли ты, Путята, – спросил боярин, – что и тебя они заставят ответить? Ведь ты не заступился за Василька тогда.

– Я сказал только, что в случае неправедного обвинения отвечать должен Давыд. Ох, не верю я в то, что обвинение было неправедным. В убийстве Ярополка – может быть. Но вот заговор между Мономахом и Васильком явно существовал. Разве своими нынешними действиями Мономах не доказал, что он мечтает о киевском престоле? Однако Давыд сотворил такое, что любое обвинение люди и впрямь теперь признают неправедным. Не то ведь прослывешь извергом рода человеческого. Но надо сделать так, чтобы Давыд, один Давыд за все ответил.

Други, – продолжал он, – все мы, я мыслю, давно разочаровались в великом князе. Первым разочаровался призвавший его мой брат Ян – умнейшая голова, упокой Господи его душу. Святополк безволен, жаден, недавно был еще и похотлив, да, слава Всевышнему, его половецкая ведьма потонула в Днепре. Но нет в нем того бешеного властолюбия, которое снедает и Мономаха, и Олега. В нем даже слишком мало властолюбия, иначе не позволил бы он разделить Русь на удельные княжества. Но до этого нам с вами нет дела. Нам есть дело только до нашего города и наших владений. Пусть Святополк остается киевским князем. Это меньшее зло.

Вскоре Путята в сопровождении нескольких бояр отправился во дворец Святополка. Они застали князя готовящимся к бегству.

– Что, бежать надумал, Святополк Изяславич? – спросил Путята. – Не рано ли празднуешь труса?

– А что делать, Путята? – произнес Святополк, не обращая внимания даже на неподобающий тон. – У меня были дружинники Мономаха, и говорили они со мной, как с последним злодеем. Они даже не ставили мне никаких условий. Мономах и Олег почуяли запах власти, как волки чуют кровь. Не устоять мне против них.

– Погоди, Святополк Изяславич, – успокоил его Путята. – Вот что я задумал. Главный у них Мономах, верно? Мы пришлем к нему вдову Всеволода и митрополита. Мономах старается казаться набожным, а мачеху он почитает, как родную мать. Он не посмеет отвергнуть их просьбу.

Перед Святополком снова забрезжила надежда.

На следующий день митрополит в сопровождении престарелой вдовы Всеволода прибыл в лагерь мстителей.

– Молим, княже, – сказал митрополит Мономаху, – тебя и других, не погубите Русской земли. Ибо если начнете бой между собою, поганые возьмут землю, которую создали отцы и деды ваши трудом великим и храбростью.

По словам летописца, Мономах в ответ расплакался и произнес:

– Воистину отцы и деды наши хранили землю Русскую, а мы хотим погубить.

На самом же деле Мономах не плакал. Он довольно мрачно проговорил:

– Если все это козни Давыда, как утверждает Святополк, пусть он сам идет на преступника и либо схватит, либо прогонит. На этих условиях мы согласны вести переговоры.

Когда митрополит и княгиня, обрадованные успехом, покинули лагерь, Олег в ярости воскликнул:

– Как можно соглашаться на какие-то переговоры, когда все у нас в руках?

Киевский престол, до которого Олег был уже готов дотронуться десницей, таял перед ним, как мираж.

Мономах молчал. Ему было не легче, чем Олегу, но он понимал, что в руках у них пустота. За всем этим стояло проклятое киевское боярство, все эти Вышатичи, уже второй раз тупо предпочитавшие ему, лучшему из русских князей, никчемного Святополка, и предпочитавшие именно по причине этой никчемности. Он мог одолеть Святополка, но против них он был бессилен. Он мог одолеть Олега, но был бессилен против Любечского съезда. С каким бы удовольствием Мономах поотрубал все эти головы былинного змея – бояр, удельных князей, всех, кто противится единой власти. Но он понимал, что на месте одной головы сразу вырастут несколько.

Вскоре Мономах встретился со Святополком. Великий князь согласился на условия двоюродного брата и обещал наказать Давыда. Мономах советовал ему поторопиться, но Святополк и сам понимал, что, если он будет медлить, опасность для его жалкой власти возникнет вновь.

И тем не менее Святополк постарался оттянуть поход против недавнего «великого друга». Он выторговал у Мономаха, что переждет зиму и отправится в поход весной.

Только накануне Великого поста следующего, 1098 года войско Святополка двинулось в поход на Владимир.

Узнав об этом, князь Давыд Игоревич долго совещался со своей дружиной, а затем вызвал к себе попа Василия.