Свою летопись Иван читал только наиболее близким друзьям из числа монахов. Один из них, Нестор, тот самый, что когда-то разговаривал с ним в Софийском соборе во время проповеди митрополита, донес на Ивана великому князю. Святополк пришел в ярость, приказал арестовать игумена и уничтожить летопись. Его особенно возмущало, что против него выступил выходец из города, где он когда-то княжил. В Туров Святополк и сослал Ивана.

Мономах немедленно вступился за опального и предложил Ивану ехать в Переяславль, где обещал место игумена в местном монастыре святого Михаила, а также должность придворного летописца. Пока Иван раздумывал над этим предложением, Святополк, испугавшись такого поворота, вернул Ивана из ссылки и снова сделал игуменом.

Но летопись ему вести было запрещено. Летопись теперь вел другой монах, доносчик Нестор, бывший после доноса в чести у великого князя. Описывая последние годы, Нестор всячески выгораживал Святополка, а в это время сын того Ярославец пытал монахов, дабы узнать, где они скрывают сокровища. Набожный отец, который перед каждым походом приходил молиться к мощам Феодосия, об этом якобы ничего не знал, как не знал когда-то Изяслав о делах своего сына. Семейная традиция, таким образом, продолжалась.

Очень красочно Нестор описал нападение Боняка на лавру четыре года назад, свидетелем которого он был, находясь вместе с Иваном и другими монахами на церковных хорах.

Вряд ли Нестору так уж нравилось славить Святополка, и он все глубже погружался в древнюю русскую историю, проделав огромный труд по сличению старых летописей. Но и здесь он многое приглаживал. Так, Владимир Святой выглядел у Нестора сущим ангелом, а все его многочисленные грехи замалчивались, зато выпячивалось принятие им христианства. Ярослав Мудрый был показан спасителем Руси от выродка Святополка Окаянного (если бы Нестор мог, он бы, конечно, изменил так некстати совпавшее имя), а о его планах пойти против отца, об избиении новгородцев ничего не говорилось. В самых радужных красках Нестор рисовал и Святополкова отца Изяслава.

Святополк был доволен, что его летописец первым пишет историю Руси от самого начала, тогда как назначенный игуменом переяславского монастыря Сильвестр в своей летописи касался только княжения Святополка. Сильвестр поддерживал легенду о том, что Мономах добровольно отдал двоюродному брату киевский престол, но из всего остального вытекало, что избрание Святополка было большой ошибкой, что киевляне должны были уговорить Мономаха стать великим князем.

Тем временем из киевской тюрьмы бежал поп Василий, немедленно направившийся не к своему князю, оклеветавшему его, а в Переяславль. Он просил у Мономаха защиты от Святополка, а также просил примирить его с Васильком и Володарем, клянясь, что он не подговаривал Давыда Игоревича к страшному злодеянию. В благодарность Василий обещал написать повесть об ослеплении Василька и о прочих событиях, свидетелем которых он был.

Мысль эта чрезвычайно понравилась Мономаху. Ему как раз не хватало подробностей, коих не выезжавший из Переяславля Сильвестр не знал и не мог знать.

Поп Василий принялся за повесть и, работая даже ночами, быстро закончил ее. Мономах внимательно ознакомился с повестью и одобрил. Ослепление Василька было описано во всех деталях, и говорилось, что в нем участвовали не только люди Давыда, но и люди Святополка. Вообще, Святополк в повести выглядел необычайно гнусно, гораздо гнуснее Давыда Игоревича.

Мономах попросил сделать только одно исправление – написать о том, что Святополк якобы заранее знал: Давыд хочет ослепить Василька. Поп Василий был готов хоть на сто исправлений, независимо от их правдивости.

Повесть Василия была полностью включена в летопись Сильвестра, несколько нарушив стройность повествования. Однако Мономах сохранил и отдельный ее фолиант – для известных пока лишь ему одному целей.

Хотя Святополка тревожили литературные труды Мономаха и приспешников своего врага, все-таки в его жизни наступила передышка. За бурными событиями последних лет он невольно позабыл свою тоску по Марджане и теперь, как ни старался, не мог воскресить эту тоску.

Наоборот, ему стало казаться, что он пребывал в каком-то наваждении, засасывавшем его, как трясина. Он думал сейчас, что именно из-за чар Марджаны он плохо следил за страной, и Русь развалилась. Даже Святополк понимал, что этот развал не мог произойти внезапно, за один день, что развал готовился и назревал долго. А он, великий князь, не предотвратил его.

Все последующие события, не принесшие ему удачи, неизбежно вытекали из этого развала. И, значит, в них тоже была повинна Марджана.

Святополк словно пробуждался от колдовского сна, навеянного дурманной травой. Он снова возвращался к простым ласкам простых женщин, которые позволяли отдохнуть телом и душой, после чего снова вернуться к повседневным заботам.

Он снова был самим собой, и никакой Мономах не был ему страшен. Святополк был уверен, что будет княжить в Киеве до самой своей смерти.

В 1100 году в Киев неведомо откуда прибыли иудеи. Святополк, много слышавший о них, но никогда не видевший, охотно принял иудейское посольство.

Возглавлял посольство старик Исаак. И он, и Святополк владели греческим, так что могли объясниться между собой.

– Император Алексей Комнин согнал нас с родных земель, – говорил Исаак. – И вот мы ищем пристанища у тебя, великий князь.

– А чем вы собираетесь зарабатывать себе на жизнь? – спросил Святополк. – Владеете ли вы каким-нибудь ремеслом?

– Мы собираемся давать деньги в рост, – ответил Исаак. – Дают ли у вас в Киеве деньги в рост?

– Никогда не слышал о таком, – признался Святополк. – Что это?

– Допустим, великий князь, тебе срочно нужны деньги, а взять их негде. Я ссужаю тебе шестьсот гривен (ведь ваши деньги, кажется, называются гривнами), а ты через год, достав деньги, возвращаешь мне долг и к тому же платишь за то, что я ссудил тебе деньги, еще половину долга – триста гривен. Если ты в состоянии уплатить только эти триста гривен, долг сохраняется за тобой, и на следующий год ты снова обязан уплатить долг, опять добавив к нему триста гривен. И так до тех пор, пока ты не выплатишь долг.

– А если я вообще ничего не смогу заплатить? – спросил Святополк.

– Тогда твой долг будет равен уже девятистам гривнам. На следующий год ты должен будешь уплатить долг и половинный рост – четыреста пятьдесят гривен.

– Так можно и по миру пойти, – заметил Святополк.

– А ты плати рост вовремя, и долг не будет расти. А потом накопишь деньги и выплатишь долг.

– Деньги дают в рост во всей Европе, – продолжал Исаак. – Думаю, что и ваша Русь не исключение. Но поскольку христианская церковь это запрещает и считает грехом, ростовщикам приходится прибегать к обману. Допустим, ростовщик дал кому-то сто золотых монет, а рост составляет пятьдесят монет. В расписке сразу же указывают, что к такому-то сроку должник обязан возвратить сто пятьдесят золотых, как будто он столько и получил, хотя на самом деле получил сто. Внакладе же оказывается государственная казна, не получающая налога.