сопротивлялась. Клялась, что дойду. Просила дать мне несколько минут. А потом перестала бороться.

Научилась получать особое удовольствие от того, как бережно он несет... Как прижимает к своей широкой груди, словно я самое важное и хрупкое, что есть в его жизни. Как опускает в коридоре на небольшой упругий диванчик и, перевернув на живот, сразу же начинает трахать.

К такому резкому переходу не получается привыкнуть, как ни пытаюсь. Дух захватывает, когда Шаталов входит в меня быстрым толчком на всю длину. Сердце заходится, когда, выругавшись, жестко вколачивает в спинку дивана.

— Кажется, я теперь знаю, как можно заработать инфаркт в тридцатник, — шутит Марк однажды после нашей близости.

Опустошенный, расслабленный и такой доступный, что можно целовать в щеки, в шею и трогать руками, где захочется.

— Со мной можешь не бояться. Как будущий доктор, я обязательно тебя спасу.

Уже нужно отдохнуть. Дать себе передышку хоть на несколько минут. Только каждый раз, когда вижу его таким, словно второе дыхание открывается.

Не спрашивая, можно ли, соскальзываю на пол, сама снимаю презерватив. И ощущаю, как рот заполняется слюной.

— Нет. Именно с тобой никто не спасет!

Марк крупно вздрагивает, когда я скольжу языком по чувствительной уздечке. И матерится, когда сквозь рефлексы и слезы насаживаюсь до самого горла.

— Обещаю, ты умрешь счастливым. — Жадно вдыхаю, растирая по губам солоноватую влагу.

Никогда не думала, что можно получать удовольствие от минета. В прежней жизни он был стандартным пунктом в обязательной программе. Не самым любимым. А с Шаталовым — наркотик.

— Умереть с пустыми яйцами... — Марк двигает бедрами вверх, затыкая мне рот. И хрипит, заполнив до отказа: — Мечта.

Дальше не секс, а танец. Наш фирменный. С ладонью Марка на моей голове. С моими рваными вдохами. Носом, как он учил.

Быстро и медленно. Так глубоко, как могу, и поверхностно. Дразня и мучая. До съехавшей от этой пытки крыши. До целого водопада проклятий... с редким, глухим упоминанием «Лиза».

***

После таких «возвращений» ужин сметается с тарелок со скоростью света. Иногда я даже не успеваю распаковать коробки, которые приносят курьеры.

Пока Шаталов занудно расставляет посуду и подбирает правильные ножи, так и ем. Пиццу — руками из картона. Суши — из пластиковых контейнеров, лапшу — из бумажных коробок, порой вилками, порой палочками.

Кайфую от каждого кусочка. Не смущаясь, облизываю пальцы. Смеюсь в ответ на хмурый взгляд серых глаз. И всегда съедаю до крошки, будто в последний раз.

Засыпаем мы тоже вместе. Иногда — уставшие от оргазмов. На влажных простынях. И без сил. Иногда, если Марку нужно поработать, — без близости.

В такие вечера я мышью забираюсь под одеяло поближе к своему мужчине. Прижимаюсь спиной к горячему боку. И закрываю глаза, отключаясь в считаные секунды.

Рядом с Марком не пугает никакая тревога. Спокойно без долгих разговоров по душам и горьких рассказов о прошлом. Умом понимаю, что это иллюзия. Что до суда осталось всего ничего, а я и близко не представляю, что ждет потом. Однако встроенная система безопасности не работает.

Меня несет по течению без всяких ориентиров. Уносит от чувств. И почему-то кажется, что именно так правильно. Что только так с Марком и можно.

Теряюсь с ним каждый день все сильнее. К концу третьей недели начинаю забывать, зачем я в этом доме и как все началось. Но в субботу наше затворничество нарушает нежданный гость.

Блондин, которого встретила в первый же день у Шаталова, появляется на пороге как раз в тот момент, когда я решаю устроить стриптиз.

— Привет, принцесса! — Он окидывает меня любопытным взглядом, пока я суетливо запахиваю на себе халат. — Этот упырь еще не всю кровь выпил?

— Ты количество ее крови приехал измерить? — Шаталов подает блондину руку.

Меньше всего они похожи сейчас на добрых друзей. Скорее соперники по спаррингу, с богатым опытом поражений и побед.

— М-да... Понял. Ты ее и выпил. И съел. — Наш гость отходит в сторону кресла и по-хозяйски падает на него, пристроив ноги на соседнем пуфе. — Вкусная, наверное... принцесса?

— За вкусным вам в кондитерскую. Тут в конце улицы есть одна, — не удерживаюсь я.

— Вау-вау! Она и на язычок острая! — Блондин так закатывает глаза, будто перед ним чудо.

— Язва, — с кивком сухо подтверждает Марк. И почему-то с тоской смотрит на дверь.

— Сто лет таких не встречал. — Несмотря на веселый тон, гость становится серьезным. — Эксклюзив.

Он вновь пялится на меня. Только теперь не с любопытством, а с чем-то иным. Пугающим до чертиков.

— Вам не говорили, что обсуждать других в их присутствии неприлично?

Блондин не сказал ничего обидного. Наоборот, забросал комплиментами. А все равно... Чувствую, что завожусь.

— Сказочная девочка, — вместо ответа восхищается он. И пока я делаю медленный вдох, чтобы не ляпнуть чего-нибудь еще, поворачивается к Марку: — У меня от одного лишь голоса встал. Как в восемнадцать. Слушай, Шаталов, может, поделишься?

​​​​​​​Глава 21. Мужчина с запросами

У Марса с Венерой общего больше, чем у мужчины с женщиной.

Редко теряюсь, но от такой наглости челюсть сама падает вниз.

Это он серьезно? Делиться мной? Будто я вещь?

В шоке одна часть мозга загорается праведным гневом. Требует крови за дурацкую шутку. Или хотя бы расцарапанного лица. Другая часть сковывает тело по рукам и ногам, включая тормоз.

— Вы... — И замолкаю, пытаясь проглотить внезапный ком в горле.

А если не шутка? Подозрение накрывает медным тазом. Марк ведь делился прежними партнершами. Для него и блондина это в порядке вещей.

Я оседаю в кресло.

Его друг мог приехать именно ради этого. По приглашению...

Чтобы никто не мог дотронуться, поджимаю ноги и скрещиваю на груди руки.

— Можем развлечься втроем, чтобы девочка успела привыкнуть. — Блондин входит в раж. — На первый раз согласен и на эти сладкие губы. Ты же научил ее правильно брать в рот?

Будто уже получил добро, он поднимается с дивана и идет ко мне. Расстояние небольшое — пять шагов. Всего ничего, но за это время я успеваю продумать свою защиту. Даже вспоминаю пару приемов, которым научилась в общежитии. А на последнем шаге на миг задумываюсь о сдаче.

Это как ведро холодной воды на голову. Мне тошно от мысли, что кто-то чужой прикоснется к телу или заставит делать