– и она рассказала Семену, как себя вести и что сказать ей, со своей женской колокольни.

– Но в любом случае не расстраивайся, Семен, – назидательно произнес Андрей. – Может, наладятся добрые отношения, и я уверен: тебе будет легче – тяжелый камень долой с плеч.

Сойдя с поезда на перрон вокзала Макеевки, Семен почувствовал себя не в своей тарелке от ощущения того. что расстояние между ним и ней сократилось. Его переполняли чувства непередаваемой силы. Он оглянулся по сторонам: здесь ничего не узнать – все изменилось. К нему подошел парень кавказской внешности, предлагая такси. Он погрузился на заднее сиденье машины, испытывая сильное угнетение: «Что, если она не захочет со мной даже поговорить?»

– Куда, отец?

– Точно не знаю, молодой человек. Улица Шевченко, но номера не помню. Давай по ходу дела.

– Давайте, поехали.

– Ах, подождите, – сказал Семен, спохватившись. – Мне бы цветы купить.

– Нет проблем, – он подъехал к тротуару, обставленному цветами по сторонам. – Вы выйдете или мне купить?

– Без разницы.

Таксист обошел машину спереди.

– Какие взять? – спросил таксист, разводя руками: мол, огромный выбор.

– Самые хорошие, – произнес Семен, пальцем указывая через опущенное стекло заднего сиденья на красные розы.

– Сколько штук, отец?

Семен считал про себя и замешкался с ответом:

– Пятьдесят три.

– Ух ты! Так много! И кто же эта женщина? Ну, вы даете!

Продавцы с разных сторон атаковали таксиста, предлагая свой товар.

Они ехали по совершенно незнакомым для Семена улицам, и в одном месте он увидел дом в руинах.

– Это что, после бомбежки?

– Да, отец.

– Меня зовут Семен Павлович.

– Меня Арон, – он тепло улыбнулся. – Брат убивает брата.

– Какая мерзость, – с негодованием произнес Семен. – Если политик тупой – это беда для народа, а если он еще продажный – это катастрофа. От избытка любви к родине у них появилась идея – национализм. Не понимают, что националист – это не тот человек, который любит свой народ, а тот, который ненавидит чужой.

– Точно, Павлович, – подтвердил Арон. – Гитлер уничтожил миллионы немцев не от любви к ним, а от ненависти к другим. Точно. В политику нельзя пускать людей, которые могут ненавидеть других.

– Их туда не пускают, Арон, туда они сами приходят через головы других. А политика – это уже как лошадь: куда узды потянут, туда она и пойдет, – Семен говорил машинально, а думал совершенно о другом – об образе, который стерся с памяти и который он никак не мог восстановить: глаза, губы, нос…

– Вот и улица Шевченко, – сказал Арон, поворачивая направо. – Вы смотрите, какой номер, – я буду ехать медленно.

Семен насторожился и притих.

– Я вообще-то не и интересуюсь делами клиентов, но тут особый случай – пятьдесят роз. Что, невесту нашли, Павлович?

– Это очень длинная история, Арон. Я предпочитаю молчать. Не обидишься?

– Нет, что вы! Я армянин, и у нас есть поговорка…

– Стоп! – воскликнул Семен, увидев со своей стороны обветшалый, брошенный дом, возле забора которого все еще держалась лавочка, одним концом упиравшаяся в вишневое дерево.

Арон наблюдал за своим пассажиром сбоку и увидел, как разжалась рука, державшая букет роз. Старик мешкал, время шло. Семен положил цветы рядом, толкнул дверь и вылез. Он неуверенной походкой стал приближаться к дому. Подойдя ближе, он снял круг из проволоки, стопорящий калитку, открыл ее и зашагал внутрь. Входная дверь была заперта. Он обошел дом, глядя на окна и старые стены с потрескавшейся штукатуркой. На земле лежал спущенный выцветший от времени резиновый мячик, он его подобрал, думая, сколько детей Светы с ним играло. Он покрутил его на руке и бережно положил в угол между конурой и стенкой дома. Недолго думая, он вышел со двора и направлся к соседям, чтобы выяснить, куда подевались жильцы. Первый и второй дома были заперты, а в третьем он нашел старую женщину лет восьмидесяти, которая расхаживала по двору с палкой в руке.

– Извините, пожалуйста, вы не знаете, где жильцы в третьем доме от вас?

– Что вы сказали? – она дернула головой – болезнь Паркинсона. – Я не расслышала…

Семен громко повторил вопрос.

– Я не знаю, сынок, – сказала женщина. – Я не местная. Я родом из Луганска. Я там потеряла семью после бомбежки, будь они прокляты…

– Извините, я лишь хотел узнать у вас…

– Я же говорю: я здесь никого не знаю.

Входная дверь, окрашенная в голубой цвет, открылась, и оттуда вылезла маленькая белокурая девочка лет пяти–шести. Несимметричные косички, помятая юбка, на ногах – тапочки с дырками в местах больших пальцев. Она наклонила голову набок и прищурила глаза.

– Дядя, а как вас зовут?

Семен, сраженный вихрем впечатлений, молчал.

– У вас нет имени, – детка продолжала свои расспросы. – А как вас мама родила?

– Иди домой! – возмущенно повелела старуха. – Это моя внучка, – она сделала два шага к Семену и тихо, как бы на ухо добавила: – Она осталась без отца и матери. Их убили…

Семен, извинившись, стал отворачиваться под режущий слух вязкого голоса сумасшедшей старухи.

– Вы моего папу не видели? – вдогонку услышал Семен звонкий голос девочки, которую, видимо, держат в неведении, обманывая каждый день.

Он не ответил, потому что он не мог: комок, подступивший к горлу, сдавил его голосовые связки.

В нем прибавилось смелости, и он решительно вернулся к дому, чтобы войти внутрь любым способом.

Таксист стал возмущаться:

– Павлович, я спешу.

– Подождешь, – строго, по-военному, ответил Семен.

Таксист притих.

Семен зашел во двор, поднялся по ступенькам на крыльцо, взялся за висячий замок и с силой дернул. После недолгой раскачки замок поддался и открылся. По мере того как Семен углублялся внутрь дома по коридору, его сердце билось все сильнее. Был слышен запах сырости, видна была паутина по углам, и Семен сделал вывод, что в этом безжизненном пространстве давно никто не живет. Ему стало тяжело дышать и двигаться. Из коридора он сразу попал в гостиную, и ему бросилась в глаза его гитара с наклейкой Дина Рида. Он остановился и перевел дыхание, его рука потянулась к гитаре, думая, что там остался отпечаток руки его любимой. Он понюхал запах дерева, затем скользнул пальцами по струнам – дребезжащий звук, который она слушала и любила. Его отрешенный взгляд переместился на картинку, нарисованную карандашом, которая висела над диваном. Стоп! Это что? «Мужчина и женщина с цветами в руках на краю ломающегося и уводящегося под воду пирса» Семен онемел – он мгновенно прочитал смысл картины и то, что она хотела передать. Повесив гитару на место, он выскочил из дома.

Таксист, увидев выражение лица своего пассажира, испугался: