был известным во второй столице общественным деятелем. Большой любитель театра, знаток литературы, читавший наизусть Бодлера и Верхарна, он был знаком со всей художественной Москвой, устраивавшей у него свои шумные вечера[146]. Несколько лет Баженов возглавлял Московский литературно-художественный кружок, объединявший творческий бомонд[147]. Он был членом многих русских и иностранных обществ; у себя на родине, в Харьковской губернии, был почетным мировым судьей, почти десятилетие на рубеже веков занимал должности уездного и губернского земского гласного[148], был активным поборником отмены смертной казни. Пытался Баженов играть роль и в политической жизни страны. После Цусимского сражения он устроил совещание, на котором поставил вопрос о необходимости активных действий со стороны российской общественности. Много позже участник этого мероприятия В. А. Маклаков так оценил его: «Может быть, именно потому, что ни с каким направлением Баженов тесно связан не был и ни в ком не имел принципиальных врагов, он не представлял себе трудности коалиционного съезда. Но его идея имела успех. После Цусимы стало ясно, что война нами проиграна… Ясно стало также, что продолжение войны для нашей власти уже не по силам. Попытки ее упорствовать в ведении войны могли привести к Революции… На собрании у Баженова было решено собрать вновь земский съезд, и от имени всей земской России поставить Государя лицом к лицу с той ответственностью, которую он брал на себя». Позже Баженов стал активистом кадетской партии. Однако его политические устремления всерьез не воспринимались. Выставляя свою кандидатуру на выборы в III Государственную думу, он набрал в Московском городском комитете кадетов два голоса, включая свой собственный[149]. Баженов постоянно находился под подозрением у русских властей. Его просьба о разрешении чтения лекций в Московском университете в качестве приват-доцента вызвала панику в бюрократических сферах. Последовала переписка между попечителем Московского учебного округа, министром народного просвещения, московским обер-полицмейстером и министерством внутренних дел. Ее результатом стал вывод: «…ввиду имеющихся неблагоприятных указаний на политическую неблагонадежность доктора Баженова удовлетворение ходатайства просителя признается нежелательным»[150].

Баженов был человеком с явно завышенным самомнением. Например, добиваясь должности главного врача Преображенской больницы, он писал: «Откинувши в сторону ложную скромность, я думаю, что в смысле ценза я значительно превышаю всех остальных вероятных кандидатов». Далее последовало многостраничное описание своих разнообразных профессиональных и личных достоинств, где чаще всего встречалось местоимение «я»: «Я известен как строитель и организатор…» и т. д.[151], упрекали масона-психиатра и в болтливости.

Несмотря на свою популярность в определенных московских кругах, Баженов был недостаточно серьезной фигурой для серьезного дела, что не могло способствовать утверждению и укреплению российского масонства.

В списке членов ложи «Возрождение» после указанных выше лиц через небольшой пропуск значится единственная новая фамилия. Это Давид Осипович Бебутов (1859 – не ранее 1916). Очевидно, он стал первым в XX в. россиянином, посвященным в масонство на территории отечества. Род Бебутовых начался от Ашхар-Бека, тифлисского мелика (градоначальника), в царствование грузинского царя Теймураза II. Внук Ашхар-Бека Иосиф Васильевич во время присоединения Грузии к России получил титул надворного советника. Четверо его сыновей были военными. Среди них особо выделялся Василий Осипович Бебутов (1791–1858) – участник Отечественной войны 1812 г., кавказских войн, один из высокопоставленных чинов русской администрации на Кавказе[152].

Д. О. Бебутов был активным членом партии кадетов, возглавлял партийный Московский районный комитет в Петербурге, организовал клуб партии, снабжал ее деньгами. Он был известным коллекционером документов по истории общественного и революционного движения в России, финансировал и организовал издание за границей книги В. П. Обнинского «Последний самодержец» – очерков жизни и царствования Николая II[153].

Бебутов стал одним из наиболее активных функционеров русского масонства. Он был секретарем петербургской ложи «Полярная звезда» и Верховного совета – прообраза Российской Великой ложи, представлял российское масонство за рубежом. Во Франции он получил 18-ю степень посвящения и стал председателем Совета 18-го градуса в России. На квартире Бебутова проводились масонские заседания и прием новых членов[154].

Анализ масонских воспоминаний князя создает образ человека достаточно ограниченного, но самоуверенного, с апломбом и примитивной безапелляционностью суждений[155]. Многие сотоварищи Бебутова упрекали его в болтливости, а некоторые подозревали в связях с Охранным отделением. Провокаторство в это время было подлинным бичом почти всех политических и общественных организаций. Как бы то ни было, стремление большинства братьев освободиться от фигур Баженова и Бебутова явилось одним из серьезных поводов к ликвидации русских масонских лож.

Понимая слабость и шаткость своих позиций, активисты российского масонства стремились организовать посвящение новых адептов во Франции, где они могли получить опыт, понять и усвоить традиции подлинного классического масонства. Н. Н. Баженов в письме к А. И. Сумбатову-Южину писал: «По многим причинам, о которых я тебе расскажу при свидании, желательно, чтобы возможно большее число наших членов было посвящено за границей в других уже устоявшихся ложах»[156].

Одним из элементов реализации такого плана стало посвящение Алексея Анатольевича Орлова-Давыдова (1871–1935) в одну из парижских лож Великого Востока Франции в январе 1907 г.[157]

Граф А. А. Орлов-Давыдов по материнской линии – потомок участника всех петровских войн генерал-майора Григория Ивановича Орлова и знаменитого клана XVIII в. Его дед, действительный статский советник Владимир Петрович Давыдов, в 1856 г. получил графский титул и право именоваться Орловым-Давыдовым. Сами Давыдовы вели свой род от мурзы Минчака, выехавшего в начале XV в. из Золотой Орды в Москву и принявшего православие[158].

Отец А. А. Орлова-Давыдова Анатолий Владимирович был представителем придворной аристократии: генерал-лейтенант царской свиты, обер-гофмейстер, председатель Московской дворцовой конторы. Крупный филантроп, он, в частности, пожертвовал российскому Красному Кресту в 1904 г. миллион рублей. Мать – графиня Мария Егоровна (в девичестве – Толстая) – фрейлина императрицы. Судя по семейной переписке, хранящейся в ОР РГБ, у сына с отцом были теплые, доверительные отношения[159].

Орлов-Давыдов окончил Петербургский университет, обучение в котором носило, по всей видимости, довольно формальный характер. Во всяком случае, его письма не отражают интеллектуальных исканий, а все больше содержат жалобы на тяготы сдачи экзаменов, мешающих ему совершать заграничные вояжи[160]. Не сохранилось следов от интеллектуальной деятельности графа и в дальнейшем.

А. А. Орлов-Давыдов был одним из богатейших людей России. Ему принадлежали обширные владения в десяти губерниях страны, свеклосахарные и другие заводы, каменные дома в Петербурге и Москве, дачи под Ревелем и Мариенбургом, крупные капиталы, размещенные в государственных и частных банках России и за границей[161]. Это позволило Орлову-Давыдову полностью взять на себя содержание ложи «Полярная звезда», Досточтимым Мастером которой он являлся. Граф был возведен в 18-ю степень, кооптирован в Верховный совет[162].

Одним из первых адептов вновь образованных российских лож стал