остаться в Ярославле и учиться в Демидовском лицее под опекой родителей. По его собственному признанию, университет большого впечатления на него не произвел. Студент изредка посещал лекции, слушал нескольких профессоров, выделяя среди них В. И. Герье и В. О. Ключевского, успешно сдавал экзамены, используя литографированные записи лекций. На заключительном этапе написал у Герье реферат по истории Английской революции, получил степень кандидата и на этом навсегда прекратил связь с университетом. Во время обучения Урусов охотно посещал театры, стремясь облегчить финансовое бремя родителей, высылавших ему 35 рублей в месяц, давал частные уроки. На последнем курсе он обучал внука М. И. Муравьева-Апостола, получая большие по тем временам для студента деньги, – 50 рублей в месяц. Высшего света чурался, рано ложился спать, не кутил, вино пил редко, от случая к случаю[194]. На духовное развитие студента влияли настроения и образ мыслей, унаследованные от 1860-х гг.: «Мы отчасти безосновательно воспринимали ослабленные расстоянием веяния времен герценовского „Колокола“, „Современника“, Базарова, Чернышевского, Некрасова, слегка видоизмененные в произведениях Щедрина и ежедневно отражаемые в смягченных и более культурных формах „профессорской газетой“ – „Русскими ведомостями“»[195].

После окончания университета С. Д. Урусов занимался сельскохозяйственными науками, экономикой, окончил бухгалтерские курсы. По собственному признанию, «читал всегда много, по системе и без системы, по разнообразным отраслям литературы».

После окончания университета С. Д. Урусов поселился в имении матери своей жены и занялся ведением хозяйства. Параллельно занимал должность предводителя дворянства Перемышльского уезда Калужской губернии. В 1887–1890 гг. был председателем съезда мировых судей уезда, в 1890–1892 гг. – председателем Калужской губернской земской управы, в 1893–1896 гг. – членом учетного комитета Государственного банка, в 1897–1902 гг. – мировым судьей в Москве. В 1903 г. после известного еврейского погрома в Кишиневе он получил назначение на должность бессарабского губернатора. После 17 октября 1905 г. Урусов был приглашен С. Ю. Витте на должность товарища министра внутренних дел. На этом посту занимался выработкой нового закона о местном самоуправлении. Составленный проект не получил одобрения министра П. Н. Дурново, что заставило Урусова подать в отставку. В марте 1906 г. он был избран депутатом I Государственной думы от Калужской губернии. Будучи депутатом, вступил в Партию демократических реформ М. М. Ковалевского. По делу о Выборгском воззвании был осужден на трехмесячное тюремное заключение. Позже отбывал четырехмесячное заключение за издание книги «Записки губернатора»[196].

Истоки масонского мировоззрения С. Д. Урусова обнаруживаются в детстве и юности. В семье декабриста Якушкина, оказавшего на него значительное влияние, чтили память вольных каменщиков Н. И. Новикова и Дж. Гарибальди. В студенческие годы он был вхож в семью старого масона Матвея Ивановича Муравьева-Апостола[197]. С большой долей условности его можно назвать связующим звеном между русскими вольными каменщиками XVIII–XIX вв. и начала XX столетия. Урусов был принят в «Возрождение» 17 февраля 1908 г. Его поведение во время инициации произвело большое впечатление на присутствующих. «Он, – писал свидетель, – был страшно сосредоточен. На мое строгое замечание, что если он явился ради любопытства или личного интереса, то должен удалиться, и на вопрос, способен ли он отрешиться от всего земного, он с полным спокойствием отвечал, и вид и голос его были удивительно искренни. С таким же спокойствием он снял все, что было на нем ценного, и передал мне в руки… Он с полным откровением рассказал всю свою жизнь, все пережитое им…»[198] Вскоре Урусов стал Первым надзирателем ложи, получил 18-ю степень, был избран в Верховный совет русского масонства, представлял его за рубежом. О нем отзывались как о «душе организации», главном ее инициаторе и организаторе[199]. В старости, подводя итоги жизни, он оценивал ее с масонских позиций, с точки зрения «добрых нравов».

В мае 1908 г. в «Полярную звезду» перед ее инсталляцией Буле и Сеншолем был посвящен Николай Александрович Морозов (1854–1946). Он был незаконнорожденным сыном представителя дворянского рода Щепочкиных. Его прадед по отцовской линии был черкесского происхождения, и фамилия происходила из созвучной, переделанной на русский лад. Дед Н. А. Морозова, блестящий артиллерийский офицер, предводитель дворянства, был по матери в родстве с Екатериной Алексеевной Нарышкиной, а следовательно, с Петром I[200].

Помещик Петр Алексеевич Щепочкин, отец Н. А. Морозова, владел значительными земельными угодьями: 1000 десятин земли в Ярославской и свыше 350 – в Новгородской губернии. Он окончил кадетский корпус, после года службы, двадцати лет от роду, вышел в отставку и поселился в своем ярославском имении Борок. П. А. Щепочкин был хорошо образован, выписывал столичные журналы, имел солидную библиотеку, тяготел к общественной деятельности: избирался уездным предводителем дворянства, был земским гласным, членом различных земских комиссий. По определению своего сына, он был англофилом, наполовину демократом, наполовину аристократом, сторонником парламентарной монархии, освобождения крестьян без земли, находился в оппозиции к правительству, вследствие несправедливо, по его мнению, проведенной реформы 1861 г. П. А. Щепочкин был меценатом, водил дружбу с художниками, в частности с Куинджи, глубоко переживал революционные увлечения сына, неоднократно пытался помочь ему преодолеть их. Мать Н. А. Морозова, крепостная крестьянка, дочь сельского кузнеца Анна Васильевна Морозова, была на редкость развита и начитанна. Ее отец, сельский грамотей, обучил дочь арифметике, основам географии, истории, приучил к чтению русской классики. А. В. Морозова отличалась удивительным для крепостной чувством собственного достоинства, мягкостью, приветливостью с окружающими. Сын сильно любил свою мать. П. А. Щепочкин дал ей вольную, приписал к мещанскому сословию, сделал полной хозяйкой имения, ввел в круг своих друзей. От этого не оформленного церковью брака родилось семеро детей, двое сыновей и пятеро дочерей. Николай получил фамилию матери, а отчество по своему крестному отцу[201].

Под руководством матери Николай Морозов выучился читать, писать, изучил правила арифметики. Потом появились бонны, гувернантка, обучавшая мальчика французскому языку, гувернеры. С увлечением были прочитаны «Бедная Лиза» Карамзина, «Инки» Мармонтеля, М. Рид, Ф. Купер, развившие романтическую черту характера, произведения русских классиков, из которых особой любовью пользовался Лермонтов. Позже сильное впечатление на Морозова произвели «93-й год» В. Гюго, «Что делать?» Н. Г. Чернышевского. При чтении Писарева и Добролюбова юноше казалось, что они выражают его собственные мысли. Особенностью домашнего обучения будущего террориста являлось его увлечение естественными науками. Библиотека отца была доступна для него, и он выбирал в ней курсы астрономии, корабельного искусства, другую естественно-научную литературу. Читались книги и по общественным наукам, но они казались скучными. Это направление человеческой мысли постигалось Морозовым путем самостоятельных размышлений[202].

Домашнее образование было продолжено обучением в московской гимназии. Здесь он особенно увлекался естественными науками, которые педагогической бюрократией не поощрялись, основал «Тайное общество естествоиспытателей-гимназистов». С пятого класса мальчик дополнительно занимался в зоологическом и геологическом музеях Московского университета. В гимназии он издавал рукописный журнал, состоящий из научных статей и стихов радикального характера. Хорошо овладев французским и немецким языками, латынью, Морозов крайне настороженно относился к учителю Закона