Полуспящее обычно московское общество просыпается в единой заботе о твоем младенце (во Франции такое происходит крайне редко). «А эти ремни достаточно надежны? Вы не боитесь возить ребенка в коляске без бампера?» – интересуется у меня дама лет сорока на пешеходном переходе. «Почему же он у вас в такой холод без шапочки?» – пожилая дама у булочной. «Какой улыбчивый малыш, ты, наверно, любишь гулять?» – девушка лет двадцати пяти. Поскольку малыш еще ничего не может сказать на общепонятном языке, я перевожу: «Ремни отличные, я сто раз пытался вылезти, но нет. Нет, мне не холодно без шапки. На улице плюс пятнадцать и солнце. Да, я очень люблю гулять, я мог бы гулять целыми днями, но мама слишком ленива для подобных променадов».

Раздражение возникает, когда человек не просто шагнул в твое пространство, но не постучался и не подумал вытереть ноги. Например, вернувшись с морей в октябре, мы гуляем в парке. Коко загорел, бодр и весел. Некая бабушка, присматривающая за своим внучком, завидев моего сынка, приободряется. Внучок забыт. «Что это у вас мальчик желтенький такой, чем это вы его кормите, наверно, пора вам на диету». Аргументы на тему тона загара и избытка морковки во вчерашнем меню не принимаются. Только диета. Забыть все и есть только гречку. Иногда можно побаловаться индейкой. Да, спасибо, очень ценный совет. Мы, наверно, даже рисковать не будем. Просто гречка. С утра до вечера только гречка и ничего иного.

Или, скажем, гуляем мы с Костей по берегу реки возле дома. Встречаем немолодого мужчину с коляской. Он косится в нашу коляску и без прелюдий заявляет, что я, дескать, морожу ребенка. Я вполне благожелательно объясняю, что у ребенка очень теплый комбинезон, проверенный лучшими скандинавскими экспертами в области зимней одежды для малышей. «Ну-ну», – цедит он. Расходимся. На следующий день снова встречаю его. Правда, без коляски. С ней стоит женщина чуть поодаль. Мужчина же вымеряет тропинку вдоль реки шагами. Паркую коляску, вынимаю Коко, учимся прямохождению. Под ногами лед со снегом, зимние ботинки совсем не похожи на удобные домашние тапочки, К. спотыкается и крепко держит меня за руку. Мужчина проходит и спрашивает: «Сколько вам?» Я отвечаю. Он смотрит на моего мальчика, вздыхает и говорит: «Плоховато он у вас ходит, вот у нас Ксеня в восемь месяцев уже бегала». Я открываю рот, пару раз глотаю воздух, проглатываю заодно с десяток фраз в диапазоне от иронии до прямого хамства. Выбираю самую нейтральную, потому что молчать и что-то объяснять сил уже нет. Мужчина с оскорбленным видом покидает поле боя. Он же хотел как лучше. Он же хотел мне объяснить, что мой ребенок отстает в развитии, а он знает рецепт, как это отставание ликвидировать.

Иду домой и повторяю себе: «Никогда не отвечать, всем мило улыбаться, все люди хотят друг другу хорошего, не надо плевать еще и себе в карму». Карма молчит, зато бодр мозг, который говорит: «Ну ты же не лезешь к незнакомым людям с вопросами, почему у них ребенок такой маленький (или большой), не перекармливают ли они его и все ли прививки по графику они сделали». Нет, я не лезу. Градус моего общественного интереса в этой сфере явно снижен. Зато я постоянно пишу кляузы чиновникам на дыры на дорогах.

Шапочка достойна отдельной главы. Говорят, что русская душа загадочна и непостижима. Сравниться с ней может только любовь кутать детей в любую погоду. Кофточка, курточка, носочки, ботиночки, еще кофточка, еще шапочка. Всем молодым родителям известна фраза, произнесенная с придыханием ужаса: «А почему у вас ребенок без шапочки?» Корни любви к многослойному упаковыванию младенцев проследить сложно. Но, как утверждает моя мама, это явление не новое: когда она летом вывозила меня во двор дома в муслиновой рубашечке и шортах, местные бабульки сбегались, охали и приговаривали: «Застудишь ребенка, Елена!»

Меня мама научила простому правилу: детей не кутаем, одеваем их как себя (или даже минус один слой). Свою роль сыграло и пребывание во Франции, где шапочки вообще не в чести, а в марте дети уже уверенно скидывают курточки и носятся по площадке в рубашках и майках, пока их мамы чешут языками на лавочке. Хотя на улице еще совсем даже не жара.

Зимой в Москве я, разумеется, надевала на К. шапочку и комбинезон. Но вопрос с легкостью модифицировался: «Ой, что ж у вас ребенок без мехового конверта, застынет же!» Я дружелюбно отвечала, что у меня ребенок закаленный, и катила Коко, укрытого чудесным пуховым одеялом, дальше. За всю холодную зиму ребенок ни разу «не застыл», что укрепило меня во мнении, что нет никакой нужды паковать младенца так, чтобы он не мог пошевелиться, и натягивать ему шарф или одеяло на лицо так, чтобы он не мог вдохнуть свежий воздух.

Весной ситуация обострилась. Отсутствие шапочки на ребенке в плюс двадцать многими сострадающими явно воспринималось как личное оскорбление (в какой-то момент я даже стала подозревать о существовании некоего культа детской шапки и изрядной доле агрессивности его поклонников). Примерно таковым же оскорблением было и отсутствие куртки, замененной шерстяной кофточкой. Одна из тетушек, шедшая нам навстречу, даже остановилась, всплеснула руками и воскликнула: «Что же вы своего ребенка не любите, заморозите же!» Моего дружелюбия не хватило на лояльный ответ, а потому я весьма резко посоветовала женщине надеть шубу и шапку и погулять пять минут по улице. И покатила коляску дальше.

В какой-то момент я думала, что сто одежек и шапочка – это пережиток прошлого и прерогатива старшего поколения. Но это оказалось не так! Уже летом, на улице было градусов около двадцати и теплый ветер, я столкнулась на набережной с молодой девушкой с коляской, которая громко жаловалась в телефонную трубку на своего ребенка: «Нет, она совсем не спит, ну никак не засыпает, не понимаю, что ей мешает». Годовалая девочка сидела в коляске в шапке, стеганой куртке и шерстяных рейтузах.

За год жизни с К. я неоднократно выслушивала всевозможные комментарии относительно развития моего ребенка, которые дополнительно меня закалили. Разумеется, развитие детей подчиняется определенному графику. Как и всё вообще в жизни. Однако младенческое развитие предполагает значительное отступление от некой нормы.

Сперва малыш выходил за пределы нормы в плюс. Это касалось его веса и объема головы. «Вы не перекармливаете ребенка?» – спрашивал меня российский педиатр, смотря на график веса (тогда я еще не избавилась от привычки маниакально взвешивать ребенка как минимум раз в неделю). «Что-то великовата у него голова», – тревожно продолжал врач. Французский доктор по традиции был более расслаблен. «Большая голова. А вы видели, какая у вашего мужа голова? Алексей, давайте я измерю вам объем головы!» – веселилась она. «Перекорм? У ребенка на грудном вскармливании? Ну, это вряд ли. Начнет ползать, сразу похудеет», – снимала она вопросы веса.

После того как выход в плюс из графиков нормы был урегулирован, начались вопросы со знаком минус. Все они содержали ключевые фразы: «до сих пор» и «уже».

«Странно, что у него до сих пор всего два зуба».

«Он у вас до сих пор просто сидит?»