Несмотря на случай с «красной кнопкой», это была отличная первая официальная поездка в Космический центр Кеннеди, и я буквально загорелся желанием отправиться в космос после того, как я увидел «Атлантис» и его команду на стартовой площадке. И хотя система FTS использовалась на протяжении многих лет для уничтожения беспилотных ракет, беспомощно сбившихся с курса, к счастью, она никогда не применялась для упреждающего завершения человеческой миссии. Но для нашего класса это было отрезвляющим напоминанием об опасности профессии, которую мы выбрали.

Полет в космос не для слабонервных. И в нем абсолютно все находится под контролем.

Рев двигателей был ошеломляющим. Я думал, что много чего повидал, будучи летчиком-испытателем и пилотом реактивного истребителя, летавшим более чем на сорока типах самолетов. Но этот звук был невероятно громким. Я остро осознавал, какое в эмоциональном отношении значительное событие должно сейчас произойти в моей жизни. Я был пилотом «Индевора», было 04:14 утра, 8 февраля 2010 года. Три основных двигателя только что взревели, шла их шестисекундная проверка бортовыми компьютерами, которая предпринималась для того, чтобы удостовериться, что все работает штатно, потому что при низкотемпературном режиме, когда происходит зажигание твердотопливных ракетных ускорителей (ТДУ), их нельзя будет остановить. Мы либо улетим в космос, либо погибнем, пытаясь попасть в него.

Ночь превратилась в день. Нулевая готовность, затем зажигание двигателей, 4536 килограммов взрывоопасного топлива в секунду выбрасываются из каждого сопла, 453 килограмма в секунду проходит через каждый из трех основных двигателей. Рев, вибрация, ускорение и дикая ярость того момента потрясли меня, когда наш двухсоттонный корабль в одно мгновение взмыл ввысь со стартовой площадки. Свет от пламени, вырывающегося из ракетных двигателей, отражался от тонкого слоя облаков, парящих на полуторакилометровой высоте, отбрасывая ослепительно яркий свет на огромное расстояние вокруг. Найдите минутку, чтобы погуглить в Интернете видеозапись запуска «STS-130», и вы найдете любительские видеосъемки, которые люди размещали в сети. Вы услышите, как они возбужденно реагируют на отсчет времени, как кричат и подбадривают нас при запуске, когда от отсветов пламени ярким светом загораются облака. Их реакции удивительные, непосредственные, безудержные и полные благоговейного трепета: «Мы сделали это!» Присутствовать при запуске космического шаттла – это воочию увидеть одно из лучших изобретений человечества.

Пока десятки тысяч людей радостно наблюдали за взлетом нашего корабля, я меньше всего думал о том, какие эмоции это событие вызывало у них. Я был внутри шаттла, который должен был лететь вверх и вперед, и моя голова должна была соображать четко. «Индевор» быстро несся к своей цели – орбитальной плоскости, на которой находилась космическая станция. Главные двигатели сбавили обороты примерно на тридцать секунд, затем снова поддали газу, после чего последовал выход корабля на нужную траекторию, рассчитанную так, чтобы не дать хрупкому космическому шаттлу быть раздавленным давлением в плотных слоях атмосферы.

«Маневр выравнивания, Хьюстон» и «Индевор», поддайте газу», – это были переговоры по радиосвязи между центром управления полетом и нашим командиром Джорджем Замка (Замбо). Хотя я слышал эти команды сотни раз во время тренировок, быть придавленным к креслу под воздействием растущей силы перегрузки, ошеломленным ревом от взрывов более 10 000 килограммов топлива в секунду, видеть, как ночь превращается в день, – все это делало настоящий запуск гораздо более впечатляющим, чем тренировки на тренажере в Хьюстоне.

Одна вещь быстро привлекла мое внимание – это был тонкий слой облаков, который под воздействием отражения пламени от наших двигателей становился огненно-желтым, он быстро приближался к нам, становясь все больше и больше, быстро двигаясь. Наконец мы оказались так близко к облакам, что я смог рассмотреть их малейшие детали, пока «Индевор» стремительно несся ввысь со скоростью более 800 км/ч. На лице невольно возникла гримаса, когда мы пробили эту яркую стену в небе, которое в одно мгновение стало черным. Появился еще один тонкий слой облаков на высоте около одиннадцати километров, и у меня была такая же реакция – сначала очарование, затем я невольно вздрогнул, когда через несколько секунд мы пролетели через них. Наконец мы оказались выше всех облаков и теперь были окутаны тьмой, улетая вдаль от Земли, головокружительно быстро набирая скорость, поднимаясь на орбиту, где нас ждала встреча с Международной космической станцией. Эти первые полторы минуты полета были настолько впечатляющими и непохожими на то, что мне приходилось испытывать ранее, что приходилось прикладывать усилия, чтобы сосредоточиться на своих обязанностях пилота.

Перегрузки в два с половиной раза увеличили силу земного притяжения. Представьте, что вы лежите на полу, а поверх вас – пара ваших лучших друзей, изо всех сил придавливая вас. Это, конечно, терпимо, но явно не совсем нормально. Затем представьте, что это ощущение продолжается восемь с половиной минут. За это время под воздействием ускорения ракеты сила тяжести выросла в два раза, а затем, после сброса ступеней-носителей, наполовину уменьшилась, впоследствии медленно возросла в три раза, а далее по мере сгорания топлива она становилась все меньше и меньше. После того, как моя грудная клетка была сплющена под воздействием перегрузок, мне пришлось вспоминать, как дышать. Этот процесс не возобновляется автоматически – вы должны активно выталкивать грудную клетку вперед, чтобы позволить легким наполниться воздухом. Это ощущение совершенно отличалось от того, что я испытывал, когда был пилотом F-16. В ракете перегрузки были постоянными, в то время как в истребителе они обычно исчезали через тридцать секунд после взлета или даже меньше.

Прошло семьдесят пять секунд, и в моей голове промелькнула мысль о двух катастрофах с космическими шаттлами. Примерно в этот временной отрезок полета произошли аварии на «Челленджере» и «Колумбии». Этот краткий миг называется Max-Q, или максимальное динамическое давление, когда космический корабль летит быстро, но все еще на низкой высоте. Сочетание высокой скорости и плотного воздуха создает огромное давление на переднюю часть ракеты. Наша скорость была около 926 км/ч, а шум был такой, как если бы мимо наших передних иллюминаторов проезжал грузовой поезд. Я был шокирован тем, каким громким был этот рев, как будто нам противостояла сокрушительная сила экстремально сильного ветра. Именно в такой момент твердотопливный ракетный ускоритель «Челленджера» выпустил горячий газ в топливный бак, что привело к взрыву. И в этот же момент кусок затвердевшей термоизоляционной пены отделился от топливного бака «Колумбии» и силой ветра со скоростью 926 км/ч был отброшен и пробил покрытие крыла шаттла, в котором образовалось большое отверстие, что привело к роковым последствиям через две недели при входе шаттла в плотные слои атмосферы Земли. Я остро осознавал, что это был очень опасный момент и я совершенно ничего не смогу сделать.

Помимо ускорения была еще ужасная вибрация. Казалось, что кто-то схватил меня за воротник и трясет изо всех сил. Мне говорили, что твердое ракетное топливо производит много вибрации, и это оказалось правдой. Шум. Огонь. Свет. Ускорение. Вибрация. Первые две минуты полета космического шаттла.