От ответил с тяжким вздохом:

- Спасибо на добром слове.

- Простому народу, - сказал я, - а он весь простой сверху донизу, нельзя о таких вещах даже знать, не только владеть. Каждый сразу раскроет варежку.

Он грустно улыбнулся:

- Вы, конечно, не простой.

- Всяк считает себя непростым, - ответил я уклончиво, - а насколько это соответствует истине, видно по тому, для чего живем и чему служим. Большинство, что не секрет, служат желудку и чреслам, не так ли? Только крохотная часть служат высоким идеям, а это непонятно простым людям. Да и то эти идейные служат так, что постоянно воюют друг с другом.

Он вздохнул, перекрестился.

- Дьявол никогда не устанет смущать наши души.

- С этим боремся с переменным успехом, - заверил я, - но в целом постепенно побеждаем.

Он перекрестился.

- Слава богу.

Я спросил понимающе:

- Мне нужно будет поблагодарить папу?

Он вскинул брови в вопрошающем жесте.

- В смысле?

- Ну не взяткой же, - пояснил я. - Когда такие сокровища, какого коня можно сунуть в конверте? Я имею в виду простое королевское спасибо и к нему чё-нить еще, только скажите чё именно.

Он сказал понимающе:

- А-а, это… Мы передадим ваше спасибо. Этого достаточно.

- Уверены?

- Папа очень занят, - сообщил он, - вы же понимаете, что нам предстоит.

- Тогда отбываю немедленно, - сказал я. - Значит, мне достаточно будет только произнести Малое Имя Господа…

Он покачал головой:

- Не совсем. Насколько я понял, вам предстоит оказаться в самой гуще некой битвы со Злом. Именно там, в сердце логова Врага, вы и скажете это Имя.

- Понял, - ответил я послушно. - Иначе да, могу разрушить сдуру не совсем то.

Он покосился ко сторонам.

- Отбывать вам лучше из отведенной для вас комнаты. Или необходим простор?

- Нет-нет, - заверил я. - Могу откуда угодно. Жаль, не могу так же с местом назначения.

Он невесело улыбнулся:

- Никто не может. Пусть Господь будет с вами, сэр Фидей!

- Я постоянно чувствую Его могущественную и ласковую длань, - заверил я. - Что есть лепота души моей.

Он проводил меня до моей комнаты, но входить деликатно не стал. Думаю, посторожит в коридоре, чтобы никто не входил, а потом еще и заглянет ко мне, чтобы удостовериться в отбытии.

Даже в Ватикане, мелькнула мысль, тайно пользуются вещами древних, все об этом знают и все делают вид, что ничего такого не происходит. Вообще-то так единственно верно, это усиливает мощь Ватикана, но в то же время заставляет общество усиленно развиваться самому, а не надеяться на щуку в проруби или джинна в кувшине, чем являются уцелевшие вещи давно минувшей эпохи.

Подошвы опустились на каменные плиты собора так мягко и с высоты в миллиметр, что я абсолютно не уловил перемещения, словно грубой мощи черной короны Темного Властелина, которая проламывает пространство, как таран, изящно помог сам святой Ватикан.

Никакой тошноты, головной боли, слабости, явно какие-то механизмы папского дворца сработали с ним в связке, в то время как раньше я передвигался словно на плохо работающем автомобиле без ветрового стекла и амортизаторов.

В соборе тихо, из высоких окон наискось падают на пол рассеянные лучи. В храмах не должно быть яркого света, для сосредоточения мыслей и зарождения научного метода познания мира необходим полумрак. Методом проб и ошибок пропорции найдены и закреплены в инструкциях для строителей.

Я заметил бредущего закапюшоненного священника, взгляд долу, такой не заметит появления, пока не ударится лбом в мою, надеюсь, широкую и достаточно выпуклую грудь.

- Эй, - сказал я вежливо, - отче!..

Он повернул голову, произнес чем-то знакомым голосом:

- Слушаю твои грехи, сын мой.

- Обойдешься, отче, - ответил я. - Мир спасать надо, а не исповедоваться. Отец Дитрих хде?

Он вздохнул с укором, вытянул руку, указывая направление:

- В правом зале принимает молодых монахов.

Я с подозрением всмотрелся в острый подбородок, покрытый грубой черной щетиной.

- Что-то ты, отче… Азазель! Ну ты даешь! Ты что, вхож в церковь?

Он чуть приподнял капюшон, на меня остро взглянули хитрые веселые глаза.

- А почему нет?.. Я не враг. Хоть и не союзник.

- А почему тайком?

- А чтоб церковники не радовались, - сказал он, - заполучив такую раскаявшуюся жертву.

- А ты раскаялся?

- Нет, конечно, - ответил он с достоинством. - Только они не поймут. У них только две градации: раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Как съездил?.. В смысле, побывал?

Я огляделся по сторонам.

- Потом. Сперва перетру с отцом Дитрихом, он составил мне протекцию в Риме. Ему и должен сообщить первым, так принято.

- Успеха, - сказал он и добавил в спину непонятное: - Святоша…

Великий Инквизитор словно почуял мое прибытие, а то и в самом деле почуял, чем выше ранг - тем выше возможности, вышел из комнатки с группой священников.

Я поспешил навстречу, поклонился и поцеловал руку.

- Отец Дитрих…

Он повернулся к священникам:

- Продолжайте до вечера, а потом я подскажу, в каком направлении двигаться дальше.

Они поклонились и торопливо отбыли, а он поднял взгляд на мое исполненное кротости лицо. Я смиренно потупился.

- Говори, сын мой, - сказал он в заметном нетерпении.

- Отец Дитрих, - сказал я торжественно, - я побывал в Ватикане и был принят самим его святейшеством папой!.. Душа моя восполнилась умилением и всяческим энтузиазмом, возвышенным и восторженным.

Он кивнул, строгий и сосредоточенный, но я видел, что мои слова польстили его самолюбию, оно в каждом из нас, только настоящие мужчины его не выказывают слишком явно.

- Что насчет помощи?

- Благодаря вашему письму, - сказал я, глядя ему в глаза, вдруг да сморгнет, - и великодушному заступничеству, папа личным декретом, даже буллой, хотя и устной, а также неофициальной, изволил разрешить мне самому выбрать по руке что-то из сокровищ Ватикана!..

- Прекрасно, - ответил он нетерпеливо, даже не поинтересовавшись, что взял, словно я щебечущая женщина, сообщающая восторженно, какие фрифлюлики купила на распродаже, - спеши, сын мой. Собаки воют уже и днем!.. Бедные животные чуют гибель всему живому и скорбят, что не могут защитить своих хозяев.