Пока она смотрела, вошел Ларри и сел на кровать.

— Как они могут такое говорить? Раньше я думал, что таковы лишь люди из Института, но они повсюду.

Дороти приглушила звук почти до неслышимости и подошла туда, где он сидел.

— Тебе не нравится, что я убил тех людей, — произнес он. — Ты считаешь, это скверно. Но они бы убили меня.

— Это я понимаю. Я совсем не считаю, что это было скверно. Меня огорчает только, что, если вдруг провалится наш мексиканский план, газеты задействовать мы уже не сможем. До вчерашнего вечера мы бы еще могли рассказать им правду о людях из Института — как они тебя мучили ради собственного удовольствия вдобавок к ужасным экспериментам, которыми, как они думали, можно доказать что-то полезное, — и у нас была б защита жертвы. А теперь все решат, будто эти громилы и уроды действовали объяснимо. Все, не считая меня и мистера Мендосы, который думает своим умом. Люди решат, что эти мальчишки так себя вели потому, что испугались. А если б они испугались — хоть они и не испугались, — виноваты, конечно, в этом оказались бы телевидение и газеты. Это же они нагнетали.

— Они всегда так делают. Про все. Я читал и смотрел. И я тебе еще кое-что скажу: теперь я понимаю.

— Что?

Он встал и исполнил танец, который они видели по телевидению. На взгляд Дороти, смотрелся он в точности так же, как Ларри подражал ему и раньше.

— Теперь я понимаю, — сказал он.

— Тут иначе?

— Да, — ответил он, — для меня. — Дороти намеревалась задать кое-какие вопросы о танце, но у него за спиной на экране возникли какие-то фотоснимки. Ей стало любопытно, что это за люди. Ларри снова подсел к ней на кровать.

— Это люди из парка. Похожи?

— Ничего никогда не похоже на свою картинку. Картинка это и значит.

— Но ты можешь их узнать?

Вгляделись они оба. Один снимок, другой. Имен не приводили. Третий; а затем на четвертом снимке Дороти произнесла:

— Этот похож на сына Эстелль Джои. Господи, так вот о чем говорил мистер Мендоса.

— О чем?

— Если это тот человек, я знаю его мать. Вообще-то она — моя лучшая подруга. Помнишь ведь — моя подруга Эстелль. Позвоню-ка я ей прямо сейчас.

Она вышла в кухню и позвонила оттуда. Ларри стоял за нею в дверях, глядя на нее. Занято. Конечно, правда, что картинки никогда не похожи на самого человека, а этот снимок к тому же и давно сделали, но сходства там наблюдалось достаточно, чтоб Дороти решила, будто узнала его, пусть даже и без имени.

— Ларри, — произнесла она, — я, наверное, лучше съезжу и попробую найти Эстелль. Прости, что оставляю тебя тут одного.

— Тебе не нравится, что я его убил. От того, что ты знала того человека, все только хуже?

— Да.

— Почему? Делать плохое одинаково и для чужого, и для знакомого. Может, даже хуже, если это знакомый.

— Но знакомым кое-что спускаешь с рук.

— Я рассказал тебе, что произошло. Их было пятеро, они пытались меня убить и наскочили на меня без предупреждения. Были вооружены и развлекались так. Этот Джои — тоже. Мне ты не собираешься ничего спускать с рук, как ему?

— Я знала его с пеленок. Он у меня на коленях сидел.

— А меня ты любила больше, чем когда-либо его, правда?

Дороти покрутила в пальцах телефонный шнур. Кивнула и вздохнула.

— Что тебя на самом деле больше всего беспокоит, Дороти? Ведь не то, что я натворил, — это я уже вижу.

— Наверное, Эстелль. С самого начала мы просто были противоположностями — и семьи наши, и характеры, и наши браки. Но мы всегда прекрасно ладили, как сестры. Много друг дружке помогали. Раз или два жизни у нас ломались так серьезно, что каждая была готова пойти на дно, по-настоящему. И когда Эстелль отчего-то приходится очень плохо, это бьет и по мне тоже. Ты себе не представляешь, как она жалуется на своих детей, даже если они с ней в одной комнате, но мне-то известно, что они для нее — всё. Она их просто обожает. Не представляю, как она от такого оправится.

— Ты же оправилась, — сказал Ларри.

— Иногда я в этом не уверена.

Она приехала к дому Эстелль, но, когда позвонила, ей никто не открыл — и никто не открыл ей, когда она обошла дом и постучала в заднюю дверь. Из сумочки она достала блокнот, вырвала страницу и написала короткую записку, сложила ее конвертом и сунула в почтовую щель на двери.

Затем поехала к музею. Уже издали стало очевидно, что на машинах туда направляются толпы людей, поэтому Дороти раздумала и свернула к побережью. Автомобиль остановила под эвкалиптом и просто сидела, смотрела на океан. Ей хотелось плакать — по Эстелль прямо сейчас, по Эстелль в будущем и по себе в прошлом, когда умер Скотти. Она пыталась придумать, что же ей делать, как все устроить, чтобы спрятать Ларри, утешить Эстелль, избавиться от Сюзанн, отдохнуть в отпуске одной и не задеть чувств Фреда, как вернуть Ларри к нему домой. Если я сделаю так, думала она, это займет одну неделю, две недели, а если вот так… Надолго никакие мысли у нее не слипались воедино. Уж лучше б она плакала. Но Дороти заснула — плечом на сиденье, головой под самым окном. Проснулась минут через двадцать и снова поехала к дому Эстелль, но там по-прежнему никто не открывал.

Она вернулась домой. Прокатная машина Фреда стояла снаружи, а сам он сидел в гостиной. Читал газету.

— Видала? — спросил он, когда она прошла перед ним. Перегнул газету так, чтоб показать ей, о чем это он, но сам читал дальше.

— Я вообще ничего не видала. Уходя, ты забрал газету с собой. Я что-то углядела по телевизору, но никаких имен там не называли. Это Джои?

— Похоже на то. Меня не удивляет. Вероятно, он был настолько не в себе, что чудовище его пихнуло, и он просто рухнул.

— Почему ты зовешь его чудовищем?

— Ну, восьмифутовая зеленая горилла с перепонками на ногах и выпученными глазами — как тебе еще его звать? Хорошо развитая лягушка? Не вполне «лиго-плющовая» личность, как ни верти.

— Я встречала множество выпускников Лиги плюща, которых назвала бы чудовищами. И ноги у него без перепонок, а если и есть, то чуть-чуть. На руках тоже нет. Так только с первого взгляда кажется. И нет в нем восьми футов. У него рост всего где-то шесть футов семь дюймов.

— Откуда ты знаешь?

— По телевидению видела. Его снимали перед тем, как он сбежал.

— Знаешь, какая-то идиотка пытается собрать подписи под петицией, что с чудовищем-де бесчеловечно обращались и всякое такое.

— Она права. Так и обращались.

— Ой, да ладно.

— А тебе понравилось бы, если б тебя связывали и насильно били током, а еду бы давали, только если решат, что ты достаточно послушен в их кошмарных экспериментах?