— Ты грустишь, — проговорил он.

Она кивнула. Рассказала ему об Эстелль.

— И вся эта возня с похоронами. Наверное, сможем посмотреть по телевизору. Это будет ужас.

— Мне было б очень интересно это увидеть. Ты так много говоришь о своей подруге Эстелль.

— Но после тебе придется по-настоящему трудно. По-моему, тебе уже небезопасно выходить по ночам, как раньше. Они могут не ожидать, что ты водишь машину, но едва тебя заметят — всё поймут. Как только что-то в эфире — все это видят, пусть даже его там нет. Таково влияние. Как летающие тарелки: если у одного найдется громкая история о них, найдется и еще у полудюжины. Это не обязательно, что они точно ничего не видели, — это просто означает, что люди готовы подмечать все, как только их предупредили. А так-то не слишком-то много чего они видят.

— Ты должна решить, — произнес он. Дороти стало легче. Вздумай он действовать самостоятельно, она бы ничего не смогла поделать. И вот еще что: когда он теперь заговаривал о Фреде, в голосе его звучал оттенок. Может, он просто ревнует, хочет сделать Фреду больно. Он знал, как легко делать людям больно, и у него уж точно есть повод мстить человечеству.

Она сказала:

— Думаю, нам придется уехать раньше, чем собирались. Очень скоро. Мне нужно все обдумать. А пока лучше не выходи из дому.

— Нет, давай выйдем, прошу тебя. Хочу погулять по траве в садах и посмотреть на цветочные клумбы. Пожалуйста. Можно же еще раз заехать в то место со стульями и палочными кустами.

— Это бамбук. Но это все так рискованно.

— Мне будет тошно, если я не смогу выходить. Уж я-то знаю.

Зазвонил телефон. Джини Крэнстон желала поинтересоваться у Дороти, известно ли ей что-либо об Эстелль, поскольку у той трубка, должно быть, криво лежит, а дверь на замке и шторы задернуты. На самом же деле Джини хотелось уточнить, как ей самой следует отозваться — отправить ли письмо, телеграмму, прислать цветов? Дороти сказала, чтоб сунула записку в дверь, если хочет, и чтоб не являлась на похороны и ждала, пока Эстелль сама с нею не свяжется.

Они с Ларри рано поужинали. Потом очень не спеша пили кофе. Ему хотелось побольше разузнать о Крэнстонах. Чем больше Дороти ему рассказывала, тем больше, казалось, это его завораживает. Больше всего поразил его самый интересный факт: хотя Дороти и Эстелль называли Крэнстонов «друзьями», ни той ни другой та пара по-настоящему вообще-то не нравилась.

— Так бывает обычно? — спросил он. Поразмыслив немного, Дороти ответила, что, судя по всему, вероятно, да.

Она согласилась поехать в бамбуковую рощу. Пока мыли посуду, она спросила:

— Когда вернешься, другие решат, что ты сильно изменился? В смысле, из-за того, что тебе все это интересно — Крэнстоны и тому подобное. Станут ли они думать, будто ты изменился к лучшему, или же сочтут, что ты больше не нормален?

— Все иначе, — сказал он. — Чтоб это выяснить, они подберутся ко мне ближе. Это как запах. Важно то, чтобы они по-прежнему знали, кто я такой. Думаю, поймут.

— А если ты отлучишься куда-нибудь надолго, они тебя могут не узнать?

— Или может случиться что-то другое. Я могу чему-нибудь разучиться. Плавать, подолгу не выныривать. Тут я питаюсь другим. Моя жизнь здесь иная, я по-другому пользуюсь пищей — как это называется?

— Метаболизм. За долгое время может и измениться. — И, вновь подумала она, есть возможность подхватить человеческую болезнь. Она ничего не сказала, но было непонятно, не подумал ли он сам о том же.

Еще не стемнело, когда она вывела машину на подъездную дорожку, а по той — на улицу. Прелестный теплый вечер, сулящий ту романтику, о какой мечтала она подростком, какую обещала ей тогда реклама — и посейчас обещала и ей, и всем остальным.

— Ты едешь очень медленно, — прошептал с заднего сиденья Ларри.

— На улице так славно. И еще светло. Съездим сначала на пляж ненадолго?

— Нет, к бамбуку.

— Но нам придется ездить там кругами, покуда не стемнеет.

— Ладно. Тогда на пляж.

Дороти довела машину до их обычного места. Закинула голову. Ларри запустил руку ей в волосы, потом вышел из машины и пересел к ней вперед.

— Знаешь, я думаю, если что-то случится, — промолвила она, — и мы расстанемся или если что-то пойдет не так…

— Что?

— …не то что оно должно… ну, в общем, может, хорошая мысль будет нам встречаться вот здесь. У тебя под боком будет океан, поэтому ты сможешь в нем какое-то время прятаться, верно?

— Да, конечно. Долго. Месяцами.

— Ну и вот. А я буду приезжать где-то в это вот время, может, чуть позже. Ты услышишь машину и увидишь лучи фар, если выйдешь на пляж.

— Я запомню.

Они поехали на улицу с бамбуковой рощей, поставили машину и вышли. Пробежали по соседнему двору, остановились в тени дерева.

— Ларри, у меня предчувствие.

— Много людей.

— Много машин на дороге стоит. Должно быть, где-то рядом вечеринка. Это так рискованно.

— Ничего. Они будут пить. — Он взял ее за руку и повел вперед в сладком вечернем воздухе. По теплым газонам они прошли вместе, словно парочки студентов, за которыми она следила в юности вместе со своей школьной подружкой Джоан. Изумительными вечерами вроде нынешнего они бродили за миловавшимися парочками на свиданиях по многу ярдов, не отставали целыми кварталами, переходили из одного района в другой, размышляя, и впрямь ли юные влюбленные — любовники, что они друг с дружкой делают и будут ли сами они когда-нибудь гулять так же с мужчиной.

— Голоса, — произнес Ларри.

Несколько мгновений Дороти не слышала ничего. Затем и до нее донесся звук разговора — неуловимый, словно весной аромат цветущих деревьев в ветерке. Казалось, доносится он со всех сторон сразу — а потом вдруг пропал.

— Где они, по-твоему? — прошептала она. Инстинктивно она пригнулась, будто бы кралась.

— Похоже, там, где мы раньше были. В том большом доме с садом и бамбуком.

— Тогда пойдем отсюда.

— Нет, давай посмотрим. — Он потянул ее за руку дальше. Жужжанье голосов сделалось отчетливее, громче и наконец закрепилось на месте. Вскоре уже слышно стало достаточно громко и ясно, чтобы Дороти разбирала целые фразы, взметывавшиеся из общего ропота. Как люди гикали, собираясь вместе, а помимо того, раздавались взрывы хохота и споров, в которых участвовали от трех до восьми голосов. Столько ритмов гонялись друг за другом и сновали сквозь главный нахлыв и теченье звука.

— Это ведь как море? — прошептала она. — Все эти изменчивые звуки?

— Нет. Совсем не похоже. Но мне нравится такая мысль.

Дороти приникла головой к его ключице и поцеловала его. Она все еще держала его за руку.