То есть мужчина наклонил голову, подумал Громов. Специально?

— Козырек закрывал его лицо?

— Ага.

— Вам не показалось, что посетитель нарочно старался скрыть его?

— Да хрен его знает… Вроде нет. Смотрите: он вошел, взял меню на столике — голову наклонил, это нормально, — и стал читать, тоже голову наклонил. Какое-то время я на него не смотрел, а потом уже видел со спины.

— Как вам показалось, он симпатичный?

— Да я ж сказал: не разглядел! Или чего, уши с утра не помыли?

Громов проигнорировал колкость.

— Иногда даже беглый взгляд способен…

— Люблю умных ментов. Прям душа поет.

— Не задирайся… Гена, — Громов прочитал имя бармена на бейджике. — Я не вспыльчивый, но если будешь пристебываться, могу и…

— Извините, генерал, — ухмыльнулся бармен.

— Цвет бородки?

— Темный вроде. Говорю ж, свет у нас тут…

— Нарисовать сможете?

— Чего нарисовать-то?

— Форму усов и бородки.

Бармен почесал голову. Потом прикрыл глаза и задрал лицо к потолку. Постояв немного в этой глубоко созерцательной позе, он посмотрел на Громова.

— Если приблизительно устроит, то могу. Эй, бумагу дайте кто-нить!

— У меня блокнот есть, в нем и рисуйте.

— Лан… — бармен вооружился ручкой. — Это, скажем, нос, — он нарисовал кружочек, — это рот… — за него сошла горизонтальная палочка. — Усы вроде обычные, хоть я хуже их видел, из-за козырька… А бородка вот какая… — он чертил в блокноте нетвердой рукой, — тут вот прямо, а тут уголками…

Закончив, он подал блокнот Громову.

— Это что же, у парня такой подбородок маленький?

— Вы бородку просили наваять, а не подбородок.

Сергей немного подумал.

— Может, она у него растет не по краю?

— Мне откуда знать?

— Ладно, оставим… Спасибо. А рост можете определить?

— Да немаленький… Метр восемьдесят три — восемьдесят пять.

— Толстый, худой?

— Нормальный вроде. Под курткой не очень понятно.

— Валентина как отреагировала? Не выказала страха?

— Да разулыбалась, прям будто смайлик на лицо надела!

— Думаете, это был ее знакомый?

— Хм… Нет, когда он пошел к ней, Валя ничего такого не сказала, типа «привет» или как-то так… Нет, вряд ли знакомый. Скорее, он ей комплимент сделал, она падка на них, Валюшка-шлюшка. Была… А вы чего, думаете, это он ее того?

— Пока не знаю. Поэтому и спрашиваю подробности. Подумайте, может, вспомните что-то еще? Например, обувь?

— Не, не смотрел я, оно мне надо?

— А перчатки не заметили? На руках были перчатки?

— Перча… Слушайте, я кое-что вспомнил! Перчаток не было, зато перстень был! Большой такой. На… ща, секунду… — бармен прикрыл глаза, вспоминая, — на правой руке, на мизинце.

— Нарисуете?

— Да че там рисовать, квадратик обычный… — Бармен все же придвинул блокнот, взял ручку.

— Главное, размер ближе к реальности.

— Ну, вот такой примерно…

— Вот за это спасибо. Золотой?

— Да тут в нашем интиме хрен разберешь… Вроде желтый, а может, просто фонарики наши отразились…

Вернувшись в отдел, Сергей снова запустил видеозапись по делу второй жертвы, Анастасии Самойловой. Что-нибудь еще, кроме кепарика, ну хоть что-нибудь еще! — молил он, пока запись грузилась. Бородка, перстень, все сойдет, — лишь бы убедиться, что это один и тот же человек!

…Входит в лифт, гад, пропустив вперед себя девушку — она закрывает собой его фигуру, — при этом низко опустив голову. Козырек сверху и макушка девушки снизу прячут его лицо полностью. Есть бородка, нет ли — не понять. В лифте он немедленно поворачивается спиной к камере. Он знал, что она там есть. Об этом сообщало объявление с крупным шрифтом, повешенное прямо у лифтов для острастки хулиганов, — в деле лежала фотография оного объявления.

Так, лифт приехал. Мужик по-прежнему спиной к камере. Двери открылись, и девушка шагнула на площадку первой… А это что, внизу кадра? Сергей нажал на «стоп». Это рука! Он сделал жест, приглашающий даму пройти первой…

Еще один прогон… Вот он легонько взмахивает рукой… Причем правой! А перстень убийца Валентины носил на правой руке!

Громов снова нажал на «стоп».

Качество записи было ниже плинтуса, а в лифте горела только одна из двух ламп. Ни черта не разобрать. Камеры хреновые, деньги, как водится, разворованы, даже на новую лампу не осталось. Будь его, Сергея Громова, воля — он бы всех коммунальщиков пересажал. Без суда и следствия. Сплошное ворье, нечего и расследовать.

Совершив новую попытку рассмотреть руку убийцы, он окончательно разозлился и немедленно распорядился увеличить и распечатать эти кадры. Если там обнаружится перстень, то…

Впрочем, дождемся результатов.

Впрочем, впрочем… Даже если там перстень — что это даст? Что даст-то? Ну, приплюсуем убийство Валентины к первым трем делам этого выродка. И все только усложнится! Значит, уже и почерк не одинаковый — не всегда он пользуется солью для ванны и не всегда вырезает треугольники. А перстень-печатка ничем не поможет — кто подобные перстни только не носит! Загляни в базу данных, там каждый пятый уголовник с таким! Вот же, блин, дельце…

Уже несколько дней прошло, а Лия все не выходила у него из головы. Едва знакомая девушка, да, но он думал о ней и… И беспокоился за нее, как ни странно.

Смешная, упрямая, самостоятельная — она ему понравилась. Очень. И даже больше того…

Но Феликс не умел ухаживать за девушками. Не умел вести себя так, чтобы им понравиться. И дело вовсе не во внешности — тут все в порядке, — а в отсутствии шика. Феликс толком не знал, в чем состоит шик, но зато точно знал, что это на самом деле пускание пыли в глаза. А пыль в глаза он не хотел. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить время на обман. Он требует постоянного поддержания: он забирает ресурсы памяти (чтоб не забыть, чего наврал), интеллекта (чтоб придумать, как снова соврать); времени, сил (чтобы воплотить вранье)…

Ну, сможет он, допустим, поиграть роль некоторое время, но не всю ведь жизнь! Все равно однажды станет самим собой, и его избранница, которую он возьмет на крючок этих уловок, в нем быстро разочаруется. Так зачем начинать обреченное на провал мероприятие?

Выстроив когда-то эту стройную теорию, Феликс и вовсе отказался от любых попыток проявлять инициативу в отношениях. Лия, конечно, привлекательная… Даже нет, она притягательная…