ее смерти. Я прожила много лет, захлопнув эту дверь с мыслями: «Ну вот. Я просто продолжу жить и не буду об этом думать». Теперь, когда я наконец скорблю по маме, чувствую, что только перешла в подростковый период.

Процесс переживания горя нередко активирует эмоции, возникшие в момент утраты. Девушка, которая возвращается в прошлое, будучи взрослым человеком, может обнаружить, что проходит этапы развития, которые не были завершены в подростковом периоде. Девушки вроде Гейл, застрявшие на начальном этапе развития, наконец взрослеют. Те, кто был вынужден слишком рано повзрослеть и чувствует, что обошел подростковый период, говорят, что позволяют себе вести себя безответственно или беззаботно даже спустя 10–15 лет.

Утрата раздувает типичные проблемы и стресс подросткового возраста. Легче ли детям, потерявшим матерей в более раннем возрасте, пережить эти бурные годы? По-видимому, нет. Исследование, проведенное в 1950-х годах в Хэмпстедской клинике детской терапии в Англии с участием детей-сирот, показало, что дети, лишившиеся матери в первые пять лет жизни, сталкиваются с большим количеством проблем в подростковом возрасте, чем дети, потерявшие матерей именно в этот период. Многие дети, потерявшие матерей до пяти лет, пережили предподростковую фазу, которая часто сопровождается лихорадочным поиском материнской фигуры. Возможно, они нуждались в привязанности, которую позже можно было ослабить.

Люси, девочка, потерявшая маму в младенчестве, о которой мы говорили ранее в данной главе, рухнула в эту пропасть, став подростком. Она никогда не считала мачеху достойной заменой матери и почти ничего не знала о родной маме. В 15 лет она впала в депрессию. Вот что писала Элизабет Флеминг в своем исследовании:

Депрессия отмечалась чувствами подавленности и безнадежности. Люси с трудом вставала по утрам, потеряла интерес к общению и не ходила в школу. Она словно окаменела внешне и внутренне – раньше эта черта не проявлялась. Кроме того, усугубились старые проблемы: она набрала вес, ухудшилось ее здоровье, и девочка расцарапала свое запястье. Люси связывала сложности с грустью после расставания с первым парнем… Отчаяние возникло из-за того, что у нее не было образа родной матери, от которого она могла отстраниться в детстве и на который можно было бы равняться или не равняться во взрослом возрасте. В следующие два года Люси самостоятельно собирала информацию о матери, чтобы сформировать связный образ, которого никогда не было. Затем она впервые побывала на могиле матери. Эти достижения положили конец признакам депрессии.

Очевидно, отделение от матери или материнской фигуры в подростковом возрасте – важный этап превращения девочки в уверенную и самостоятельную женщину.

Подростки и утрата: отношения с ровесниками

В университете я состояла в женском клубе. Как у многих студенческих женских клубов, у моего были свои ежегодные традиции. В начале каждого учебного года все 64 девушки собирались в одном зале. Мы садились в круг на светло-голубом ковре, и руководительница клуба объясняла правила. В этом году каждая должна была рассказать историю на тему «То, о чем не знала моя мама». Одна девушка рассказала о ночной поездке в другой город в нетрезвом виде. Другая поделилась пикантной историей о заигрывании в ванной с соседом. Все истории сопровождались смехом и периодическими восклицаниями «Да ладно!» или «Не может быть!». В какой-то момент я поняла, что на меня смотрят 63 пары глаз.

Я молча сидела, не отрывая глаз от своих ногтей и обдумывая возможные варианты действий. Стоило ли мне участвовать в игре? И что тогда? Рассказать правду? Или извиниться и выйти из комнаты? Девушка, сидевшая слева, толкнула меня локтем.

– Твой черед, – сказала она.

Я подняла голову.

– Пожалуй, я откажусь, – сказала я.

– Ни за что!

– Перестань!

– Расскажи, расскажи, расскажи!

– Нет, я же сказала, что пропущу ход, – возразила я.

Девушки окончательно развеселились.

– Брось!

– Ты что, скрываешь что-то особенное?

– Ни за что, все должны рассказать историю.

Я запаниковала и замерла. Неожиданно у меня вырвалось:

– У меня нет мамы, но есть папа. Я могу рассказать вам о том, чего не знает он.

В комнате повисла неудобная тишина. Я рассказала замысловатую историю о парне, с которым познакомилась в Новом Орлеане этой зимой. Я не помню подробностей. Вряд ли тогда я уделяла им внимание. Мне хотелось побыстрее закончить и избавиться от всеобщего внимания, которого я избегала весь год.

Я высидела еще несколько историй. Руководительница клуба заметила, что у меня дрожит подбородок, и вывела меня в коридор.

– Мне так жаль, – сказала она, протягивая пачку бумажных платков, и я разрыдалась. – Мне так жаль. Я не знала.

Никто не знал. Да и откуда? Я никогда не рассказывала о своей утрате. Женский клуб был моим убежищем от трагедии, которую я скрывала от всех. Он стал местом, где я притворялась беспечной тусовщицей, не обремененной грузом прошлого. В комнате, обставленной со вкусом, я притворялась, что не отличаюсь от остальных. В городке, что в 1300 километрах отсюда, все знали меня как девочку, у которой умерла мама.

Группа ровесниц, важный молодой трибунал в жизни девочки-подростка, играет огромную роль после смерти матери. Многие подростки направляют большую часть энергии, которую они когда-то вкладывали в отношения с родителями, в отношения с ровесницами или лучшими подругами. Девочка, потерявшая члена семьи, скорее всего, обратится за помощью к подруге. Но многие подростки никогда не переживали тяжелую утрату. Ровесницы зачастую не понимают чувства девочки и не осознают степень ее утраты.

27-летняя Робин, которой было 16 лет, когда ее мать умерла, вспоминает, какими сложными были ее отношения с подругами в то время. Она до сих пор благодарна однокласснице, которая помогла ей в первый тяжелый год:

В то время я не могла общаться со многими подругами. Они жаловались на то, как много нам задавали уроков, а я думала: «Тоже мне проблема.

Как можно переживать из-за этого, если моя мама умерла?» Еще я чувствовала, что они соревнуются между собой за то, от кого из них я буду зависеть больше. Это сводило меня с ума. Мне казалось, что я не могу сказать что-то одной подруге, не расстроив при этом остальных. У меня была подруга, которая всегда смотрела на меня как на брошенного щенка и говорила: «Ох, как мне тебя жаль». Я чувствовала, что должна утешить ее и дать понять, что со мной все хорошо, чтобы она не переживала. Я сама держалась с трудом. Как я могла помочь кому-то другому?

Но когда моя мама болела, я работала волонтером и помогала вьетнамским беженцам. Там я познакомилась