Ты посмотри-ка, какая неприступная Красная Шапочка! А давно ли под ним стонала так, что приходилось рот зажимать ладонью?

Воспоминания о последнем спонтанном сладком сексе пришлись вообще некстати, потому что сидеть сразу стало неудобно. Хотя… Даже если и заметит, плевать!

В любом случае, просто так отпускать ее сегодня Олег не собирался.

Дворик порадовал тенью многолетних карагачей и безлюдностью.

- На каком этаже живешь?

Марина помялась и, пряча глаза, промямлила:

- Я не здесь живу, здесь родители. Сына надо забрать.

Потом посмотрела на него все-таки и ощутимо вздрогнула. Ну да, взгляд у него, наверно, был под стать настроению. Тяжелый.

- Спасибо…

Да чего ж ты все ручку дергаешь, глупая Красная Шапочка? Неужели не поняла еще, что придется… Разговаривать?

- Красивое украшение, - протянул руку, зацепил побрякушку, рванул. Послышался треск ткани, ударивший в тишине и полутьме машины по нервным окончаниям бешеным возбуждением.

- Да ты что себе…

Довозмущаться у Марины не получилось. Сложно возмущаться с чужим языком во рту.

Но, надо отдать ей должное, какое-то время побороться она смогла. Хотя беспомощное трепыхание борьбой, конечно, сложно назвать. Да и губки, безвольно и призывно дрогнувшие ему навстречу, тоже слегка подпортили образ мученицы. И скромницы.

Олег, деловито и споро перетаскивая ошарашенную женщину с соседнего сиденья, сажая ее прямо на свой каменный стояк, распирающий джинсы, и лишь хмыкнул саркастически. Ага, скромница, блин. Наверняка вся мокрая уже. А, может, и сразу была такая, с самого начала поездки. Эта мысль завела еще больше, и дальше мозг уже особо не участвовал в процессе. Потому что нехер делать могзу там, где и без него прекрасно обходятся.

Она что-то протестующе бормотала, когда удавалось отвоевать губы, но никто уже, само собой, в это не вслушивался. Слова не имели значения, ведь тело было однозначно в своем желании.

Марина, придерживая руками разорванный ворот блузки и алея бешеным румянцем щек, отвечала на его напористые поцелуи, подставляла шею, стонала так сладко и нежно, что можно было кончить от одного этого звука.

Места в хомяке было много, и на переднем сиденье тоже, а еще если плавненько отъехать максимально назад, то вообще простор.

И можно раздевать, отрывать намертво вцепившиеся, словно в последний форт обороны, пальчики от воротника, чтоб дорвать окончательно, чтоб задохнуться от вида нежной груди в простеньком гладком белье. Можно задирать юбку, поддевая колготки, разрывая их в районе промежности, потому что мешают, нахер вообще нацепила? Тонкие трусики тоже смертники, трещат в его лапах печально и обреченно, но их хозяйке плевать в этот момент уже. Если раньше она еще пыталась образумить, уговорить прекратить варварство, а, может, и вообще отпустить, стыдясь того, что происходит прямо на парковке перед домом родителей, то теперь Красная Шапочка, окончательно потерявшаяся в темном лесу, лишь стонет сладко, трется горячим телом, заводя еще сильнее, заставляя забыть всякую осторожность, дернуть молнию на джинсах и резко усадить уже давно готовое тело на себя.

Ощущения оглушают. Так, что даже приходится застыть на какое-то время, пытаясь сделать вдох, чувствуя, как от узости и жара плавятся мозги, как колотится сердце, как каменеет напряженный живот. А эта ведьма еще и в глаза ему уставилась своим светлым, ошарашенным, испуганным взглядом. И дышать становится нечем. И не хочется даже, потому что, кажется, любой, даже самый маленький вздох нарушит эту связь, эту, бля, беспроводную настройку передачи данных! Но затем она легко и неуверенно сжимает пальчики на его груди и приподнимается, даря новые, нереально кайфовые ощущения, продирающие все тело дрожью. И Олег срывается, стискивая ее бедра, чтоб не двигалась, чтоб никуда не делась, вбивается в нее снизу жестко и грубо, до боли, до жалобных стонов. Дышит жадно и прерывисто. Ею. Ее кожей, ее волосами, ее возбуждением, слаще которого нет ничего. И кончает, не дождавшись ее ответной дрожи, наплевав на то, что дамы вперед, потому что невозможно, просто невозможно сдерживаться!

И потом минуты две буквально пытается заново научиться вдыхать воздух. Обычный воздух, который после нее кажется пресным и безвкусным. Марина, оглушенно лежа на нем, шевелится, пытаясь сползти вниз, но Олег поспешно ловит ее, не давая разъединиться. Силой откидывает гибкое тело назад, заставляя упереться спиной в руль, безошибочно находит клитор и доводит дело до логического конца, не обращая внимания на протестующие всхлипы и беспомощные дергания. Он точно знает, что она была близка, что еще чуть-чуть, и кончила бы вместе с ним, поэтому добиться от нее нужной реакции несложно. А смотреть, как она бьется в судорогах оргазма, как закусывает губы, как изгибается в талии еще больше, просто невероятно круто. Его Красная Шапочка невозможно красива, когда кончает. Так красива, что отпускать ее больно. Физически больно рукам. Пальцы колет, мышцы ноют, и нужен анестетик, чтоб снять напряжение. Нужна она.

Глядя в полутьме салона на капли пота, стекающие по шее Марины, к груди, делающие кожу словно алебастровой, Олег понимает одну простую, но пугающую вещь.

Пожалуй, свое отношение к ней он недооценил. Пожалуй, это не командировочный вариант.

Пожалуй, он попал.

- Мама, пошли блины кушать, бабушка напекла!

Артемка выглядел довольным жизнью, с лоснящейся от масла мордочкой и блестящими глазами. Он без остановки скакал вокруг Марины, словно и не вечер уже, и не было школы, затем продленки, а затем прогулки с бабушкой. Сколько же энергии! Можно только позавидовать.

- Нет, малыш, пошли домой.

Марина торопливо подхватила рюкзак сына, чмокнула маму в щеку и поспешила вниз, прочь с родительских глаз, чувствуя себя школьницей, прячущей первые засосы.

Взгляд у мамы наметанный, все-таки двух дочек воспитала, могла и обратить внимание на отсутствие колгот, искусанные губы и да, черт возьми!

Засосы! Везде, куда смог дотянуться этот невозможный мужчина. Шея, грудь, скула. И это только те, что она смогла углядеть в зеркало в его машине. А кто его знает, что там еще обнаружится!

Синяки на запястьях? Легко! Потому что сжимал сразу оба одной своей лапищей, не давал двинуться, изгибал, пока пальцами другой бесстыдно, грубо и умело играл с ее клитором, доводя до бешеной разрядки.

Спутанные волосы? Да запросто! О какой прическе может идти речь после того, как силой держал, зарывая пальцы в пряди на затылке, прихватывая, стискивая, чтоб не ерзала, чтоб не мешала получать кайф от своего тела, словно она игрушка безвольная, кукла резиновая.

Вообще, весь ее вид являлся яркой иллюстрацией того, как не надо позволять с собой обращаться мужчине.

Ни о чем ведь не задумался, когда рвал ее вещи! Хорошо, что хоть плащик длинный, можно прикрыть все безобразие.