— Я ем его, чтобы сделать ему приятное, — отозвалась Карла, — но он, и правда, мне совсем не по вкусу.

Никто, кроме меня, не заметил, что она смотрела на меня без особого отвращения. Разве что Жаклин.

— А вот жене моей, ей нравится, — продолжал тем временем Эоло. — Мы посадили его, когда поженились. Вот уже тридцать лет назад.

Постепенно возвращались постояльцы. Первыми явились два охотника. Они заказали Эоло два стаканчика кьянти. Он велел Карле обслужить их.

— Каждый год, — проговорила Карла, обслуживая клиентов, — одна и та же история с этим виноградом. С самого детства он прямо силком заставляет нас его есть.

— Вечно ты чем-то недовольна, — заметила она, обращаясь к Карле.

— Да не в этом дело, — ответила Карла, — но почему непременно заставлять?

Она не ответила Карле. Можно было подумать, что разговор вот-вот иссякнет. Но не тут-то было. Теперь Эоло уже не интересовало ничто на свете, кроме этого винограда, зато уж виноград-то явно интересовал его не на шутку.

— Это один сосед, — проговорил он, — он дал мне эту лозу. Да, видно, ошибся. Когда я понял, семь лет спустя, было уже слишком поздно, у меня не хватило смелости вырвать ее с корнем.

— Когда сам что-нибудь сажаешь… — заметил я.

— Вот-вот, — подхватил Эоло, — всегда кажется, что лучше этого нет.

Всякий раз, когда я слышал собственный голос, меня разбирал смех. На сей раз я сдержался. Жаклин страдала.

— А виноград, что ты покупаешь по субботам в Сарцане, он тебе нравится? — спросила она у Карлы.

— Ясное дело, нравится, — ответила Карла, — раз я сама его выбираю.

Карла залилась краской. Должно быть, посвящала ее в какие-то свои сокровенные тайны.

— Я бы охотно выпил еще один, — проговорил я.

— Нет, — едва слышно прошептала Жаклин.

— Нет, — повторил я.

— Ни одна виноградная лоза, — продолжил Эоло, весь поглощенный своими разъяснениями, — не вьется так, как эта. Моя терраса, лучше ее нет во всей округе.

Лишь одна Карла слушала его по-настоящему внимательно.

— Только я одна его и ем, — проговорила Карла.

— Ты никогда не бываешь довольна, — еще раз повторила она, — никогда.

— Вы всегда так говорите, — заметила Карла.

— Как подумаю, — проговорил Эоло, — что эта бедная лоза вот уже тридцать лет каждый год приносит виноград, а мы его выбрасываем. Я-то ем даже больше, чем могу, но съесть все одному мне ведь не под силу.

Карла подала заказанные аперитивы. Потом снова прислонилась к косяку, дожидаясь, пока мать позовет ее накрывать к обеду. И все время держалась поближе к ее столику. Эоло, судя по всему, был уже немного навеселе.

— Нет, — продолжил он, — одному мне никак не справиться.

— Ну, опять начинается, — заметила Карла. — Каждый год одно и то же.

По-видимому, ей вовсе не было неприятно, когда на нее обращали внимание. Это я тоже пока был в состоянии заметить. И еще, что всякий раз, когда она заговаривала, лицо ее заливалось краской. А еще я снова заметил, что не вызываю у нее какой-то особой неприязни, во всяком случае, не больше, чем кто бы то ни было другой.

— Бывают в жизни такие вещи, к которым никак не удается привыкнуть, — изрек я.

— Я съедаю его столько, — проговорил Эоло, — что каждый год по две недели меня мучают колики, каждый год.

— Вы только посмотрите на него, — вмешалась Карла, — говорить про свои колики перед постояльцами.

— Надо же о чем-то говорить, — заметил я.

Я рассмеялся, она тоже. Мне было все трудней и трудней не смотреть на нее. Жаклин ничего не слышала. Попеременно смотрела то на нее, то на меня. И была бледна как полотно.

— Каждый год, — проговорила Карла, — он едва не умирает от этого винограда. Теряет по три кило за две недели. Вот-вот опять примется за свое, как раз сезон подходит.

— А может, эти колики как раз меня и спасают, — возразил Эоло, — от них снижается давление. И потом, не могу же я выбрасывать весь виноград, просто не могу, и все.

— Чистая правда, — заметил я.

— Если бы мы дали ему волю, — проговорила Карла, — он бы так и умер — ест его украдкой.

— Надо дать ему волю, — заметил я.

— Даже если он может от этого помереть? — переспросила Карла.

— Даже если может помереть, — подтвердил я. Эоло бросил на меня изумленный взгляд. Я был уже пьян в стельку. Жаклин подняла на меня глаза, мне показалось, очень злые. Какое-то время никто не произносил ни слова. Эоло оглядел мои стаканы из-под пастиса, все они были пусты. Потом я услыхал, как она голосом человека, желающего поменять тему разговора, спросила у Карлы:

— Ты была вчера на танцах?

— О чем вы говорите, — отозвалась Карла, — да он всю ночь так и сновал взад-вперед перед домом.

— Сегодня вечером опять будут танцы, — заметила она.

Она подняла глаза и бросила взгляд в мою сторону, но настолько украдкой, что, кроме меня, этого никто даже не заметил.

— А то я не знаю, — ответила Карла.

Эоло прислушивался к их разговору с явным интересом. У меня окончательно пропало всякое желание смеяться.

— А если я возьму тебя с собой, он отпустит? — спросила она.

— Вряд ли, — взглянув на отца, ответила Карла. Эоло расхохотался.

— Ну уж нет, — возразил он, — я ведь вам уже говорил, с кем угодно, только не с вами.

Внезапно я весь как-то очень насторожился. Сердце громко забилось.

— Я могу отвести ее на танцы, — предложил я. Лицо Жаклин исказилось от злости, но, похоже, страдала она уже чуть меньше. Да и все равно, чем я мог ей помочь? Карла глядела на меня с нескрываемым изумлением. Та же, как мне показалось, без особого удивления.

— Вот как, в самом деле? — удивился Эоло.

— Мне это будет приятно, — добавил я.

— Ну, не знаю, — засомневался Эоло, — я дам вам ответ вечером.

— Мне никогда ничего нельзя, — крикнула Карла, — вот сестрам, им, что ни захотят, все пожалуйста.

Должно быть, она уже вполне отдавала себе отчет, как очаровательно смотрится ее дерзкая выходка, и несколько форсировала свой гнев. Потом, надув губки, обиженно глянула на отца.

— Вот увидишь, — ласково успокоила она Карлу, — увидишь, он тебя отпустит.

Она погладила ее по голове. Карла даже не пошевелилась. Она по-прежнему не спускала сердитого взгляда с отца.

— А вечером, — пробормотала, — он скажет, что не хочет отпускать.

— Всего на час, — заверил я. — Она не будет танцевать ни с кем, кроме меня.