– А твой отец не захотел лететь вместе с тобой?

Грудь стеснило: Уэллс вспомнил об обстоятельствах, при которых он видел отца в последний раз. Люк челнока задраивался, а на униформе Канцлера тем временем проступало кровавое пятно. Последние несколько недель Уэллс провел, стараясь убедить себя, что рана отца наверняка поверхностная и что он поправится к тому времени, когда придет время отправлять на Землю следующую партию колонистов. Однако возможности узнать, что происходит на самом деле, у Кларка не было. Он даже не знал, жив ли еще его отец.

– У него много обязанностей на корабле, – сказал Уэллс. – Он – Канцлер.

Саша широко раскрыла глаза.

– Так что, он самый главный? И поэтому ты – командир вашей группы?

– Я не командир, – запротестовал Уэллс.

– Но они же все к тебе прислушиваются.

– Может быть, – вздохнул Уэллс. – Но у меня все время такое чувство, что из-за меня постоянно случается что-то плохое, что бы я ни делал.

Саша кивнула.

– Я знаю. Мой отец… ну на самом деле он тут тоже самый главный.

Уэллс удивленно уставился на нее:

– Правда? Твой отец – канцлер?

– У нас это так не называется, но, похоже, мы говорим об одном и том же.

– Ну тогда ты знаешь, каково это… – Он нахмурился и замолчал. Так странно было пытаться передать словами те чувства, которые он пытался спрятать от самого себя последние шестнадцать лет.

– Что? Следовать более высоким стандартам, чем все остальные? И при этом считается, что ты знаешь все ответы, а ты понятия не имеешь даже о том, какие вопросы тебе могут задать?

Уэллс улыбнулся:

– Нуда, как-то так.

Саша бросила на землю очередной початок и прикусила губу.

– Я сочувствую отцу, но, честно говоря, тоже от этого устала. Все, что я делаю, превращают в какое-то подобие политической декларации.

– А что ты такого сделала?

Саша озорно рассмеялась:

– Кое-что, что не должна делать. Сюда вот пришла, например. – Она встретилась взглядом с глазами Уэллса, и дурашливое выражение исчезло с ее лица. – А как насчет тебя? Твой отец, должно быть, по-настоящему тебе доверяет, раз отправил в самостоятельную экспедицию на Землю.

Уэллс заколебался. Лучше бы Саша продолжала в это верить. Она будет относиться к членам сотни с большей осторожностью, считая их специально подготовленной для земной экспедиции командой, а не кучкой бесполезных преступников, которых послали в неизвестность, а может, даже на смерть. На дерево налетел порыв ветра, бросив на лицо Саши прядь ее черных волос.

– Вряд ли, – сказал Уэллс, задаваясь вопросом, почему взгляд ярко-зеленых Сашиных глаз заставил его пойти на безрассудство. – Ты не поверишь, если я расскажу тебе правду.

Саша подняла бровь.

– А ты попробуй.

– Несколько недель назад меня арестовали. За то, что я поджег единственное в Колонии дерево.

Саша долгое мгновение смотрела на Уэллса, а потом, к его удивлению, засмеялась и перекинула ногу через ветку.

– Думаю, лучше поспешить, пока ты и это дерево не возненавидел. – И девушка повисла на руках, а потом разжала пальцы и легко приземлилась на траву. – Давай, – сказала она, – нам уже хватит кукурузы. Или ты боишься?

Уэллс покачал головой. И неважно, что он понятие не имел, как вообще слезать с этого чертова дерева. Впервые с тех пор, как они приземлились, он чувствовал, что не боится ничего.

– Ты этого не сделаешь, – сказал наконец Люк, нарушая повисшую в маленькой подсобке тишину. Они сидели в ныне пустующем помещении для охранников, где хранились скафандры, которые Люк и его коллеги-техники использовали для выхода в открытый космос. – Это не просто опасно – это самоубийственно. Если нужно выйти наружу, пойду я. Меня для этого готовили.

Гласс коснулась руки Люка и, к своему удивлению, почувствовала, что того бьет дрожь.

– Нет, – сказала она и впервые после того, как поделилась с ним своими планами, подняла на него глаза. – Незачем тебе рисковать жизнью в открытом космосе только для того, чтобы тебя тут же подстрелили на Фениксе, это безумие.

– Уж наверняка в шлюзовой камере не будет поджидающих меня охранников. Вряд ли они думают, что кто-то может оказаться настолько с приветом, чтобы попытаться пробраться на Феникс снаружи, – сказал Люк.

Кроме него и других членов его высококвалифицированной и хорошо подготовленной команды, в открытый космос не выходил никто; мало того, выходы осуществлялись, только когда это было абсолютно необходимо и только при поддержке изнутри корабля. Кто-то непременно следил за подачей кислорода, давлением, возможными метеоритами и состоянием оборудования. Гласс постаралась не думать о том, что у нее-то такой страховки не будет.

– Когда откроется шлюз, сработает сигнализация. Меня, может быть, и арестуют, но сразу же стрелять в меня никто не станет, – настаивала она.

– Гласс, – хрипло сказал Люк, – я не могу тебе это позволить.

– Я не только из-за нас хочу это сделать. – Заставляя себя сохранять спокойствие, Гласс посмотрела на него. – Когда опустили барьер на крытом мосту, жителей Аркадии и Уолдена обрекли на смерть. Нельзя допустить, чтобы страдали безвинные люди, тем более если я могу им помочь. Я должна убрать перегородку на крытом мосту.

Люк вздохнул и закрыл глаза.

– Хорошо, – сказал он, еще раз вздыхая, – тогда давай начнем. – И Люк принялся методично проверять экипировку, объясняя, как все работает: и скафандр, и крепления, и трос, который не даст ей удалиться от корабля. Он говорил спокойно, деловито, будто убедив себя, что инструктирует новичка-охранника, а не единственного любимого человека во всей Вселенной. Подведя Гласс к большому иллюминатору у шлюзовой камеры, он показал ей на скобы, которые тянулись вдоль всего корпуса корабля.

– Шлюзовой люк Феникса можно открыть снаружи – надо просто повернуть большое колесо. После этого ты сможешь проникнуть в шлюзовую камеру. Когда ты будешь уже внутри, я пойду на крытый мост и там тебя встречу.

– Ты назначил мне свидание, – умудрившись улыбнуться, сказала Гласс.

Люк вытащил один из термокомбинезонов и протянул Гласс со словами:

– Прости, но это самый маленький.

Даже самый маленький комбинезон был явно рассчитан на кого-то гораздо более крупного, но выбора не было. Гласс поспешно сняла штаны и рубашку и поежилась от холода. Натягивая комбинезон, она подняла глаза и поймала взгляд Люка. Он смотрел на нее как никогда прежде, будто пытаясь запечатлеть в памяти каждую линию, каждый изгиб ее тела.

– Надо все выровнять, – сказал он охрипшим голосом. – Комбинезон не будет работать не соприкасаясь с кожей. Вот так.