— Эмиль! — расширенные глаза выдали панику. — Не стреляй… Мы же партнеры!..

Истерический голос утонул в выстрелах.

Первый же меня оглушил. Я впервые слышала стрельбу. В подвальном помещении она была подобна грому. Я рухнула, съежившись, и закрыла уши. Удивленно смотрела на Глеба, оседающего на пол… На стену за ним вылетела кровь с каким-то сгустками. Голубые глаза смотрели на меня, рот открылся, хлопнул, пока Глеб падал. Он свалился на пол, и вывернутая судорогой спина выгнулась дугой.

Я смотрела на агонию, оглушенная страшной картиной. Выстрелы раздались с другой стороны — Эмиль застрелил второго. Парень умер быстро: кровь выплеснулась из раны толчком, он дернулся и замер.

Стало тихо, я не понимала, почему, пока не подняла глаза. Эмиль целился в меня.

Такой высокий и жуткий, весь в крови после пыток. Теперь он на их стороне — ему дали шанс искупить «вину». И у моего любимого было незнакомое выражение лица… Страшное, словно он уже знает, кто я.

Я ведь сама сказала… Сказала им. Они сообщили ему, а теперь хотели повязать нашей кровью.

Его глаза пугали больше, чем дуло, направленное в лоб. Оружие стало одной линией с вытянутой рукой — позиция стрелка. Эмиль был готов выпустить пулю.

Я так ждала его… И вот он пришел, но не затем чтобы защитить.

Я не молила о пощаде — знала, бесполезно. Мои чувства выдавали только слезы, текущие по закаменевшему лицу. Я подняла дрожащую руку с ободранными костяшками, инстинктивно пытаясь закрыться от пули. Висок сжимался от спазмов.

Почему-то Эмиль медлил.

— В нее стрелять не буду, — он опустил пистолет и обернулся к мужчине. — Давай договоримся.

Эмиль хотел купить мне жизнь.

— Нет, Эмиль, — мужчина насмешливо покачал головой. — О ней разговора не было.

Он даже не смотрел на меня.

Одна рука в кармане серых брюк, на другой он рассматривал ногти. Маникюр важнее, чем я. Важнее, чем всё.

На мгновение он взглянул Эмилю в глаза. Для этого мужчине пришлось поднять голову — он был ниже.

— Мы договорились. Ты отрабатываешь бабки вместо Глеба и кончаешь всех. Эта сучка не вписывается.

— Я помню, но…

— Эмиль, знаешь, что ты делаешь? — голос звучал вежливо, даже ругательства он произносил мягко. — Ты себя закапываешь. Твоя сучка, — он с омерзением показал на меня щепоткой пальцев, — видела, как ты стрелял. Она даст против тебя показания. Понимаешь?

К концу каждой фразы тон падал и становился отрывистым.

У меня затряслась голова — я не могла держать ее ровно. Эмиль не выстрелил и я больше не закрывалась. Сидела на полу, не чувствуя холода, и упиралась в него дрожащими руками.

Я опустила голову, борясь с желанием лечь на бетон. Больше не могу. Мне надо отдохнуть. Еще чуть-чуть, я упаду и уже не встану.

Голоса глушил звон в ушах, но я понимала, что сейчас решается моя судьба. Меня била крупная дрожь, но удивительно — душа была совершенно пустой. Было плевать, что я сижу среди трупов, а по полу растекается кровь. Внутри мне все отбило так же сильно, как снаружи. Там больше ничего нет.

Изо всех сил я прислушивалась к голосу Эмиля, стараясь не упустить ни слова:

— Она ничего не знает. Не знает кто ты, где мы находимся. Она не видела ничего, что может тебе навредить.

— Только тебе, да? — со странным вызовом спросил он.

Неоконченный вопрос повис в воздухе.

Он задумчиво молчал. Эмиль задержал дыхание — почуял слабину. Лицо при этом не изменилось.

Эту заминку с дыханием заметила только я, изучив за эти дни его тело и реакции. Сейчас Эмиль делал все, чтобы я ушла с ним.

Мне хотелось подползти к нему по грязному полу и целовать ноги. Просто за то, что он пытался забрать меня из ада.

— А если сбежит? — тот серьезно глянул на него. — Ментам про тебя наболтает?

— Я за ней присмотрю, — усмехнулся Эмиль. — Глаз с нее не спущу. Я готов на многое пойти, если ты уступишь. Разрешишь забрать девчонку… Возьму ее в жены, чтобы ты убедился, что я серьезно. Всё, что хочешь.

— Так понравилась? — он улыбнулся, мерзко и откровенно, жирные щечки затряслись. Он исподлобья смотрел на Эмиля и посмеивался.

— Да, — Эмиль тоже рассмеялся, будто признавался в преступлении. Слегка смущенно.

Ему нравилось, что его умоляют. В глазах этого человека это правильное положение вещей, когда перед ним унижаются. Он внимательно наблюдал и слушал всё, что говорил Эмиль. Глаза ловили каждую мелочь.

— А бери, — он кивнул с открытым ртом. Язык скользнул по нижней губе, лицо приобрело странное выражение. — Только смотри, засыплешься, я ее сразу кончу. Понял?

— Спасибо, — пробормотал Эмиль.

Он тоже дышал ртом — из-за перебитого носа, и от напряжения.

— Только давай так… Поднимаемся, сейчас все подготовят, и подписываешь документы. Берешь ее в жены, сам за ней следишь. Согласен?

— Хорошо, — Эмиль устало кивнул, в позе появилось облегчение.

— Ну, вот и ладно, — он перестал улыбаться. — Пушку моему человеку отдай. Убийства записали?

Охранник кивнул и шагнул вперед, протягивая руку. Эмиль отдал ему пистолет. Тот взял его с опытом — за дуло и под спусковым крючком, чтобы не оставить отпечатков.

Я не чувствовала ничего, кроме пустоты. Руки совсем стали слабыми, я зажала рот, борясь с тихим, но надоедливым звуком, который я издавала. Вместе с выдохом вырывались тихие всхлипы. Я так глубоко дышала, что очертания предметов стали ярче. Я зажмурилась, чувствуя, как по грязному лицу текут слезы, обжигая щеки. Кожа стала ледяной в вечном подвальном холоде.

Мужчина взглянул на меня, когда я издала очередной стон и с отвращением скривился. Ему было противно на меня смотреть.

Я на всю жизнь запомнила это холеное равнодушное лицо. Приятное лицо преуспевающего человека.

— Ты все понял, Эмиль? — в последний раз, прежде чем уйти, мужчина взглянул на него. — Пушка побудет у меня. Не хочу, чтобы ты сбежал. Лояльность ты доказал, гнида финансовая. Молодец. Девчонку сам бери, и иди наверх.

Мужчина вышел, остальные наблюдали за нами. Неприятные взгляды скользили по моему голому телу, на котором живого места не осталось. Ждали представление.

— Дайте что-нибудь, завернуть, — глухо попросил Эмиль.

Через минуту ему принесли серый махровый мужской халат.

Не глядя в глаза, он наклонился, набросил халат мне на плечи. Затем просунул под меня руки и осторожно поднял. Как тогда, на набережной… Только теперь держал, будто боялся сломать.

— Тихо, — еле слышно выдохнул он. — Тихо, маленькая.