– Я не делал этого, – негромко, но твердо сказал Харт. – Не выдавал тебя.

– Да ну? – процедил Берк. Демонстративно уткнулся в поднос с едой. Помолчал, но надолго его не хватило. Вскинув голову, вновь вперил яростный взгляд в стоявшего над ним Харта. – Я же не раз тебя предупреждал – не выходить на улицу! Я говорил, что все, что последует за этим – на твоей совести!

– Да послушай! – не выдержал Харт. Склонился над Берком, громко зашептал: – Я ничего не говорил о тебе – ни праэко, ни Реконструкторам, ни кому-либо еще!

– Тогда какого черта они схватили меня в моем собственном доме? – сверкнув глазами, прошипел Берк.

– Они залезли в мой мозг. Реконструкторы. Выкачали оттуда всю интересующую их информацию. Использовали мою память, чтобы поймать тебя.

Берк молчал. Харт видел – он поверил ему. Вот только для прощения этого было недостаточно.

Он оставил мрачного Берка наедине с собственными мыслями – Харту все равно больше нечего было ему сказать. Пропало желание встречаться с Ливи, смотреть ей в глаза. Он чувствовал себя предателем, и ничего не могло убедить его в обратном. Из-за него Берк попал к Реконструктором, и вряд ли цепочка на этом замкнется. Синты залезут и в его мозг, «прочитают» недавние события. И все покупатели Берка – обычные девушки и парни, однажды сделавшие неправильный выбор, окажутся под пристальным наблюдением Системы.

От осознания, что его воспоминания, мысли, эмоции Реконструкторы могли выставить на всеобщее обозрение, у Харта непроизвольно сжимались кулаки. Эти чертовы роботы не имели права творить такое с его сознанием, не имели права заглядывать в него, не имели права его изменять.

Харт шел по гулким пустым коридорам, пронзая стоявших на посту маршалов ненавидящим взглядом. Как люди могли действовать на стороне синтетиков? Бездушных, беспринципных, жестоких машин, одержимых лишь служением Создателям и Системе? Как позволили творить такое с себе подобными, с человеком – вершиной творения природы?

Когда за ним задвинулась дверь его комнаты, Харт окончательно утвердился в своем решении – он больше никогда не дастся в руки Реконструкторам. Чего бы ему это ни стоило.

Блэки дали лишь день на то, чтобы осмотреться, привыкнуть к обстановке, познакомиться с юношами и девушками, с которыми ей предстояло Учиться.

Ана Грески с пониманием относилась к состоянию новоявленной визуальщицы, которое та называла «взрывом рассудка». Блэки засыпала ее, кажется, тысячей вопросов – ей не терпелось узнать, что представляет собой работа Творцов, какие предметы предстоит изучать и как долго будет длиться обучение, прежде чем разрешат создать свой крохотный кусочек Сомнирума.

Несмотря на почти десятилетнюю разницу в возрасте, Ана никогда не позволяла себе снисходительный тон, всегда была внимательна и мила. Мягко умеряла пыл нетерпеливой ученицы, обещая, что совсем скоро она узнает обо всем сама. Блэки даже тешила себя смутной надеждой, что когда-нибудь они с привлекательной блондинкой станут настоящими подругами. Ей всегда так недоставало друзей…

Эмоции бурлили в Блэки, сплетаясь в искрящийся молниевыми разрядами комок возбуждения, нетерпения, восторга и… страха. Страха не оправдать чужих ожиданий, который преследовал ее всю жизнь. Если бы она росла в семье одна, возможно, все было бы иначе. Но с отцом-маршалом и Десс, успешно и целеустремленно идущей по его стопам, Блэки постоянно ощущала себя белой вороной. Часто, рассказывая о своей будущей книге, она ловила на себе взгляд отца, в котором легче было прочесть укор, чем гордость и восхищение. Он не признавал ее увлечения, считая его слишком легкомысленным и несерьезным, не понимал ее мечты, считая недостойной называться мечтой.

Блэки давно смирилась с этим, но все же… иногда ей не хватало того, кто разделил бы ее страсть к творчеству. А в Сомнируме она ощущала себя в родной стихии. Здесь собрались юные дарования, которые видели смысл жизни в том, чтобы передать свое видение прекрасного другим. Здесь из букв создавались чудесные истории, из мазков кистью – великолепные картины. Здесь не было места осуждению и пренебрежению, ведь для каждого из ребят, будущих Творцов, искусство было важной частью жизни.

В первый же день своего пребывания в Темпебраско Блэки познакомилась с одним из тех, кого в реальном мире – то есть за пределами школьной территории – непременно назвали бы чудаком. Он подошел к Блэки, когда она прогуливалась по небольшому парку. К ней никто никогда не обращался первым, чтобы познакомиться! А она была слишком неуверенной, чтобы привлекать к себе чье-то внимание.

Его звали Кхидри. Смешливый, разговорчивый, со смуглой кожей и черными волосами, заплетенными в короткие дреды, он приехал в Темпебраско лишь на несколько дней раньше Блэки и, практически потеряв связь с «внешним миром», отчаянно нуждался в собеседниках. Он поразительно быстро нашел с Блэки общий язык. Она и опомниться не успела, как уже вовсю смеялась над его забавными историями, которых у него водилось изрядное количество. И неважно, что большинство из них наверняка произошли только в воображении Кхидри, главное, что он заставил ее позабыть о смущении и тоске по родному дому.

Сегодня новоявленного приятеля Блэки еще не видела – все утро она лихорадочно собиралась на первое занятие. Обычно равнодушная к своему внешнему виду, она сначала долго выбирала наряд, потом неумело водила тушью по густым ресницам, отчего-то сильно нервничая. Как-никак, Блэки встретится с теми, с кем ей предстоит провести ближайшие четыре года.

Все оказалось не так уж и страшно. На выходе из жилого корпуса ее уже поджидал Кхидри. Дреды на его голове, казалось, топорщились сильнее обычного, глаза возбужденно сверкали.

– Ну что, готова? Волнуешься?

– Когда ты так спрашиваешь, я начинаю волноваться, – пробормотала Блэки.

Кхидри заразительно рассмеялся.

– Ну и зря. Все будет отлично, – уверил он ее. – Я попросил твоего куратора определить тебя в мою группу. Так что… будем учиться вместе!

Довольно радостная новость сумела Блэки удивить.

– Подожди… а разве так можно? Вы же начали учиться раньше меня. Ненамного, но все же. Мне что, теперь надо будет нагонять вас по предметам?

– По каким предметам, Блэки? – рассмеялся Кхидри.

Только позже она поняла, почему ее вопрос так позабавил приятеля. Изучая расписание, которое таковым можно было назвать с огромной натяжкой, Блэки поражалась все больше и больше. Никаких привычных предметов – ни ненавистных физики и химии, ни особенно нелюбимой физкультуры. Вместо этого – занятия по развитию воображения, вместо названий отмеченные порядковыми номерами – как объяснил Кхидри, по уровню сложности.

Класс, в который пришла Блэки на свой первый урок, ее разочаровал. Парт не было – только стулья и небольшие столы сбоку, на которых она разглядела переплетения проводов, металлических пластин и каких-то датчиков. На спинке стула, над головой сидящего, располагался дисплей. Сейчас он сверкал темным глянцевым экраном, а потому трудно понять, какую задачу призван выполнять.