на пожелтевшую кнопку, раздается звонок. Подождав с минуту, звонит опять. На этот раз внутри явственно слышится лязг. Дверь по-прежнему закрыта.

— Мистер Соломон! — Приложив руку ко лбу, Бринн вглядывается в пыльное окно рядом с дверью. — Это Бринн Галлахер из Сент-Амброуза. Вы дома?

— Если да, то не желает с тобой разговаривать, — говорю. — Пошли.

— Подожди, — останавливает она. — Внутри точно кто-то есть. Может, сзади обойдем?

Не дожидаясь ответа, она сбегает по ступенькам и сворачивает за угол. После секунды сомнения следую за ней.

На заднем дворе мистера Соломона дела обстоят еще хуже, чем перед домом. Там и сям валяется штук шесть заржавевших тачек и высятся башни пустых цветочных кадок, которые, кажется, вот-вот рухнут. Раньше сад был открыт со всех сторон, теперь он обнесен невысоким деревянным забором.

Бринн сосредоточенно возится с задвижкой на воротах. Я ускоряю шаг.

— Ты что делаешь?

— Тут иначе не войдешь, — отвечает она, не поднимая головы. — Не пойму, как ее открыть.

Я и забыл, что Бринн напрочь лишена пространственного мышления.

— Надо потянуть и отвести влево, — говорю я, щелкнув задвижкой. — Только не думаю…

Со стороны дома доносится резкий звук. Бринн до боли вцепляется мне в руку и замирает. Широко распахнутые глаза обращены к дому. Поворачиваю голову и смотрю — прямо в дуло ружья.

— Чтоб я… — выдыхаю.

Сердце подпрыгивает, во рту мгновенно пересыхает. Ружье я видел разве что в музее, за стеклом. А это даже на расстоянии двадцати футов выглядит огромным и смертоносным. В голове одновременно проносится тысяча мыслей: «Жаль Регину и Эла. Я уже два года не видел мать. Уехать из Стерджиса не суждено. Я так и не исправил ни одну из своих ошибок и не извинился перед…»

— Бринн, — слышу собственный хриплый голос. — Прости меня.

— За что? — шепчет она, сильнее сжимая мою руку. — Ты знал, что нас тут ждет?

— Нет, просто…

Понятия не имею, как закончить предложение. В наступившей тишине слышно только наше дыхание. Постепенно я начинаю различать стоящую с ружьем фигуру. Низенький седой старик кажется слишком щуплым в своей фланелевой рубашке в клетку. Лицо наполовину скрыто прицелом, но легко узнаваемо. Вместе с узнаванием приходит в норму и пульс.

Вот уж не ожидал, что мистер Соломон способен направить на кого-то ружье! Во всяком случае, курок-то он точно не спустит.

— Мистер Си! Это я, Три… Ноа Тэлбот. Вы просили меня зайти, помните?

— Проклятые воры, — каркает старик. — Думаете тут чем-то поживиться?

— Нет-нет. — Внезапно понимаю, что держу свободную от Бринн руку поднятой, как конторский служащий при ограблении банка. — Мы хотели с вами поговорить.

— Воры паршивые, — продолжает бормотать он. Тут до него, видимо, доходят мои слова, дуло ружья чуть опускается. — Погоди. Ноа? — Он близоруко щурится. — Это ты?

— Да, да! — радостно киваю. — Может, уберете ружье?

Он пропускает мою просьбу мимо ушей и дергает подбородком:

— А это кто?

— Бринн Галлахер, — отвечает она. — Я раньше училась в Сент-Амброузе, помните?

— Нет, — огрызается он. Ружье тем не менее направляет вниз. Мы шумно выдыхаем. — Вы зачем ломитесь в мой сад?

— Действительно, Бринн, зачем? — еле слышно говорю я и ловлю на себе ее свирепый взгляд.

— Мистер Соломон, мы к вам за советом. В школе хотят создать мемориальный сад в честь мистера Ларкина. Нам с Триппом, то есть с Ноа, поручено выбрать растения, но мы в садоводстве ничего не смыслим. — Она украдкой косится на остатки былого цветочного великолепия. — Вот и пришли посоветоваться, что лучше посадить…

Мистер Соломон сверлит Бринн глазами, на его лице не дрогнул ни единый мускул. Не знаю, как она представляла себе эту встречу; вряд ли думала, что будет перекрикиваться через забор с вооруженным стариком.

— Ну что, поможете? — с робкой надеждой добавляет она.

— Я занят, — зло бросает мистер Соломон.

— О, конечно, простите, — извиняется Бринн. — Нам… мне следовало позвонить. Вообще-то, я звонила, ну да ладно. Можно мы придем в другой раз?

— Да ради бога. — Голос мистера Си наконец смягчается. — Всегда раз детям из школы. Только никаких садоводческих советов от меня не дождетесь.

— Нет? А почему? — Бринн озадаченно водит глазами по заброшенной пустоши за домом. — Вы больше садом не занимаетесь?

— Занимаюсь, — отвечает мистер Соломон, — с огромным удовольствием.

Бринн переводит взгляд на меня. Я пожимаю плечами и одними губами говорю: «Он не в себе».

Тут она замечает, что держит меня за руку, и ее отбрасывает, как ошпаренную. Жалею, что сам не выдернул ладонь раньше.

— Я, наверное, плохо объяснила, — предпринимает она новую попытку. — Мы собираемся создать мемориальный сад мистера Ларкина, хотим отметить…

— Я знаю, что такое мемориальный сад, — перебивает старик. — И помогать вам не стану. — Он сует ружье под мышку и разворачивается к дому. — Счастливо, Ноа, — бросает он через плечо. — Увидимся в «Луче света».

— Что за фигня? — бормочет Бринн, потом кричит вслед старику: — Почему не станете?

Мистер Соломон уже у дверей — не удивлюсь, если он притворится, что не расслышал. Неожиданно он замирает и, держась рукой за перила, оборачивается к нам.

— Потому что мерзавец получил по заслугам, — отчетливо произносит старик, заходит в дом и с силой хлопает дверью.

Глава 15. Бринн

— Что он сказал? — переспрашивает Надя.

Субботний вечер. Мы с ней, Мэйсоном и Элли режемся в пинг-понг в подвале нашего дома. У сестры перерыв в упражнениях на флейте, остальные валяют дурака, чтобы убить время. Не знаю, в котором часу прилично завалиться к Шарлотте — она не потрудилась мне сообщить, — но уж точно не в восемь.

— «Мерзавец получил по заслугам», — повторяю я.

Элли отправляет мячик Наде, которая застыла с открытым ртом, так что отбивать приходится мне. Я промахиваюсь, мячик летит в угол. У стены сидит дядя Ник, роется в коллекции пластинок родителей, потому как тоже собрался на вечеринку, тема которой — виниловые восьмидесятые. Дядя дотягивается до мячика и кидает его мне.

— Ты уверена, что речь шла об Уилле? — спрашивает Ник.

— А о ком же еще?

Я перекидываю мячик Мэйсону — сейчас его подачи. Тот не двигается с места.

— Может, старик что-то напутал?

— Кто знает? Поначалу он даже Триппа не узнал. Потом вспомнил и казался вполне адекватным. До последней фразы.

— Кошмар, — говорит Надя. — Бедный мистер Ларкин. Сначала портрет, теперь вот это. Не неделя, а сплошное надругательство над его памятью.

Элли задумчиво стучит ракеткой по ладони:

— Ребят, а что, если вы не так хорошо знали мистера Ларкина? Вдруг он не был таким уж идеальным?

Буравлю сестру глазами. Элли и дядя Ник — единственные из присутствующих