Зрители успели покинуть зал. Остается только персонал, когда мы идем за Саульским по тому самому коридору, через который выходили боксеры. Вся подсветка давно отключена. Работает лишь общее желтоватое освещение.

— Андрей, я… — взволнованно запинаюсь.

— Если не хочешь идти, говори, — сухо отзывается Рейнер. — Поедем сразу в отель.

Пинок срабатывает в обратную сторону. Потому как перспектива оказаться с ним наедине после того, что происходило вчера, беспокоит меня сильнее, чем встреча с Аравиным. И ведь уединение в любом случае неизбежно… Но я, как обычно, малодушно тяну время.

— Все нормально. Пойдем со всеми.

— Со всеми, так со всеми.

— Да… Так хорошо.

Один участок коридора оказывается лишенным какого-либо освещения.

Андрей неожиданно притягивает меня ближе за талию, прижимается губами к уху и, пробуждая полчище мурашек, хрипловато выдыхает:

— Все равно ночью снова моей будешь.

[1] WBO — Всемирная боксерская организация.

[2] Международная боксерская федерация.

У Аравина все лицо в кровоподтеках, кое-где насвежую подлатано. Нитки торчат… Он улыбается и одновременно хмурится. Тут же шипит и болезненно морщится.

Я в шоке таращусь, глаз отвести не могу. Потом соображаю, что чемпион рад встрече с самим Саульским.

— Архангел, — называет того спортивным прозвищем. — Приятно, — отвечает на рукопожатие.

— Как себя чувствуешь?

— Руки в кулаки сжать не способен, — хрипловато смеется Егор. — А так порядок.

— Понятно. Как после мясорубки, — кивает Рома. — Знакомо.

— Да уж… — несмотря на свое физическое состояние, продолжает притискивать к боку девушку, которую нам представляет Стасей.

Она стоит молча. Подобно мне, только слушает и наблюдает. Мужчины, конечно же, увлекаются. Воспроизводят какие-то спортивные моменты. Андрей то ли неосознанно зеркалит другие пары, то ли попросту забывается в пылу обсуждений. Не переставая говорить, подталкивает меня вперед и ставит перед собой. Обвивая руками, обнимает со спины.

— Жестко, жестко, — невольно вслушиваюсь в голос Рейнера. Сейчас он кажется каким-то непривычно гуляющим, свободным, расслабленным. — Когда ты его в пятом раунде свалил, я думал, финиш. Потом понял, что все только начинается. Агрессивный тип этот Труханов. Заметно было, что пытался давить еще и словами.

— Да, у нас с ним своя предыстория… — отзывается Аравин. — Должен признать, не столько спортивный интерес держал на ногах. Мотивация глубже ушла.

— Молодец, парень, — сдержанно резюмирует Саульский. — Показал результат. Это главное. А если интерес еще и кровный, хвалю вдвойне.

Егор с самым серьезным видом кивает, показывая, насколько это для него важно. После этого мы бы, скорее всего, распрощались и двинули на выход, но Виктор Степанович так и фонтанирует эмоциями.

— Я так долго ждал! И чудо, пришла, наконец, достойная замена Архангелу! Вот тот апперкот… В седьмом раунде. Да! И потом, связка в восьмом, — переходит к непосредственной демонстрации. Да так забавно, мы все покатываемся со смеху. Только Аравин вынужден сдерживаться. Откидывая голову назад, даже дышит с осторожностью. — Вот это я понимаю, стиль! Без всякого форса. Красиво так — пришел и дал! У меня до сих пор шерсть дыбом!

— Витя, ну какая шерсть? — Катерина Львовна хохочет и слезы утирает.

— Мы же тут все звери, — поясняет тот почти серьезно. — На равных. Правда, Сауль?

— Да, молодец, парень, — повторяет Рома с усмешкой. — Давно во всю эту «кухню» не вникал. Молодняк не рассматривал. А тут вся подноготная вспомнилась. Даже ностальгия какая-то прихватила.

— Вот! — восклицает Виктор Степанович.

— Саульский, я бы тебя на ринг не отпустила. Нет, нет, ни за что, — с дикими глазами протестует Юля. — Правда, Стася, это так страшно. Я вами восхищаюсь! Чтобы быть рядом — тоже недюжинная сила нужна.

— Мне пришлось подстраиваться, — улыбается девушка чемпиона. — Выбора не было. Егор ко мне пришел чемпионом.

— Когда я тебя забирал, чемпионства не было, — приглушенно проговаривает парень.

— Не было поясов, — поправляет его Стася.

Они обмениваются взглядами, а я, как уже было с Саульскими, изумляюсь тому, что можно вот так вот просто, без слов, выражать свои чувства.

Вероятно, это и есть та самая настоящая любовь, которая далеко не каждому Богом дается.

Всю дорогу до отеля меня терзают странные мысли. Если бы не было этой грязной сделки… Если бы Рейнер пришел ко мне по-другому… Как бы все сложилось? Возможно ли подобное глубокое чувство между нами?

— Ты… Мне показалось, тебе неприятно, когда тему бокса подводят непосредственно к тебе, — замечаю я, скашивая на Андрея взгляд.

Саульские со Ставницерами поехали на одном такси, а мы с ним — на другом. Вдвоем на заднем сиденье в полумраке салона.

— С чего бы?

— Ты как-то сразу замыкаешься и отвечаешь уклончиво.

— Тебе показалось, — но голос при этом выражает то самое недовольство. — Пора бы понять, что я в принципе мало о себе говорю.

Я вздыхаю.

— Это плохо.

— Почему?

— Как мне тебя узнавать, если ты не делишься?

— А ты хочешь меня узнавать? Зачем?

— Ты такой дуболом, Рейнер! Вот просто поражаюсь! Хочешь, чтобы я тебя полюбила… Реально, за деньги? Или, может, за то, как ты «нежно» втрамбовываешь меня в первую подвернувшуюся поверхность? А-а-а, нет же! Наверное, за то, как красноречиво ты оформляешь свои желания в слова!

На протяжении всей этой эмоциональной тирады, Андрей остается абсолютно неподвижным. Стискивает челюсти, но позволяет мне выплеснуть негодование. А потом просто отворачивается к окну.

Это возмущает еще сильнее!

Распаляет огонь в груди. Там образуется ершистый ком и начинает ворочаться, словно безумный ежик.

Всю мою жизнь меня игнорируют. Все. Я, конечно, сама не решалась на открытое противостояние. Сейчас же вижу, что и оно ничего не дает. Меня просто не слышат. Никто меня не слышит!

«Все равно ночью снова моей будешь…»

Я выбираю новую тактику. Жду Рейнера после душа — голая и покорная. Все, как он любит. Когда он ложится и меня к себе подтягивает, не оказываю никакого сопротивления. Бездушно отвечаю на поцелуи. Раздвигаю ноги, когда просит. С тихим выдохом и без лишних движений принимаю его в себя.

Андрей входит до упора. Выходит и вновь толкается. Все это время в лицо мне вглядывается. Не отвожу взгляда, позволяю и это. Он тяжело выдыхает и замирает. Какое-то время паузу выдерживает. Нахрапом в душу лезет. Только там сегодня открыто. Настежь. Никаких преград не встречает.