— Софья Михайловна, у него, похоже, что-то случилось. На нем просто лица нет.

— Мне некогда.

— Отказать?..

— Ох… Ладно, зови!

Оля выпорхнула, в кабинет вошел Маловичко. Тощий, высокий, с длинными, растрепанными, уже редеющими волосами. Потертые дешевые джинсы и вытянутый свитер элегантно болтались на нем, как ветошь на швабре. Плечо журналиста оттягивал нелепо яркий брезентовый рюкзак.

— Соня, привет!

— Привет, Леша! Проходи. Чему обязана?

Маловичко сел в кресло для гостей у ее стола, сказал просто:

— Соня, мне надо десять тысяч долларов.

— И все? — иронично спросила она.

— Соня, помоги мне, очень прошу! У меня беда: Настя заболела. Рак. Нужна операция. Пообещали за пятнадцать тысяч организовать без очереди в Москве…

— Алексей, мне очень жаль, что у тебя такое! Очень сочувствую, но помочь не могу. У меня нет таких денег.

Это было правдой в том смысле, что пачки долларов не валялись в ящике ее стола.

— Соня, Соня, — молил Маловичко. — Это жизнь моего ребенка! Это безвыходно! Жанна мечется, родители, и мои, и ее, — в панике! Мы продали дачу, гараж, а собрали только пять штук баксов. А остальные взять просто негде! Ты же знаешь, мы с Жанкой живем — квартиру снимаем, у нее мать в деревне, я — сирота… Соня, что же мне делать? Ты же богатая женщина!

Слух неприятно резануло это словечко — «богатая». Она выпрямилась в своем кресле и сказала тихо, но очень жестко:

— Богатая? А кто тебе мешал разбогатеть? Мы оба начинали с нуля. Вспомни, пожалуйста, как мне все это досталось! Пока ты парил в облаках, искал себя, пьянствовал с коллегами и реализовывал свои творческие планы, я пахала! Я знала, что жизнь не праздник, что всегда нужны деньги. И не для шика, а для таких ситуаций.

— Но, Соня, это не справедливо!

— Твоей дочери двенадцать лет, а моему сыну — шесть. Я родила своего ребенка, только когда на ноги встала. Когда вы с Жанной ребенка заводили, вы думали о том, что может случиться? Нет, вы наслаждались жизнью. Твоя жена мечется? Она может себе это позволить, у нее есть муж!

По мере продолжения Сониной отповеди настроение просителя менялось, как небо перед грозой. Наконец он не выдержал:

— Да ты что, нотации мне читаешь? Ты теперь на коне и можешь меня поучать? Не зря от тебя Генка ушел. Ты просто ведьма!

Соня решила промолчать. Она сказала, что хотела, она была права. Маловичко встал, бросил на нее убийственный взгляд и вышел.

Минут через пять вошла Оля со счетами на подпись и рассказала, что, уходя, журналист злился и бормотал себе под нос что-то вроде: «…толкает меня на преступление».

Мамедов появился в кабинете Сони Бочкаревой ровно в три часа ноль-ноль минут по местному времени. Хозяйка, предупрежденная о прибытии визитера секретаршей, подняла внимательный и даже настороженный взгляд от прайсов, лежавших перед ней, и несколько секунд бесцеремонно рассматривала вошедшего. Он спокойно выдержал это, стоя на входе и разглядывая в свою очередь саму Соню. Насмотревшись, вежливо сказал:

— Здравствуйте, Софья Михайловна!

— Здравствуйте, — ответила она и улыбнулась.

Она не привыкла заботиться о том, что подумают о ней люди, но сейчас неожиданно ей захотелось выглядеть немного… приветливей. Объяснялось это впечатлением, произведенным на Соню гостем. Впечатлением больших денег. Костюм, рубашка, галстук, туфли, кожаный портфель с вензелем известной фирмы выглядели вызывающе дорого, а ухоженные волосы, запах дорогого парфюма, стильные запонки и зажим для галстука дополняли образ преуспевающего дельца.

Соня протянула ему руку с аккуратным маникюром и пожалела, что ее прекрасные бриллианты лежат дома в шкатулке, а не отягощают ее пальцы, мочки ушей и шею.

Зато она отметила перстень Мамедова на безымянном пальце правой руки. Похоже на настоящий изумруд, и преогромный к тому же.

«Буду думать, что это стекляшка, — решила она про себя, — а то как-то слишком все!»

Все действительно было слишком: его предложения оказались небывало выгодными.

Теперь Мамедов заставлял ее нервничать: молодой, уверенный в себе, деловитый и предлагающий невероятные вещи. Сделка казалась очень выгодной, слишком выгодной.

«Где же здесь ловушка? — размышляла Соня, предлагая гостю кофе. — Все так мило, так перспективно!»

— Знаете, — сказала она вслух. — Мне надо подумать. То есть для себя я все решила. Мне нравится ваше предложение, но мои партнеры… Их еще надо будет убедить!

На самом деле несуществующие партнеры вспоминались только при необходимости немного протянуть время.

— Хорошо, — кивнул он, и солнце заиграло на его здоровых блестящих русых волосах. — Я буду ждать вашего звонка. А чтобы облегчить процесс убеждения, я оставлю вам это.

Он достал из портфеля бутылку без этикетки, завернутую в простую оберточную бумагу.

— Что это? — спросила Соня чуть брезгливо. Уж не пытается ли он угостить ее домашним вином из винограда, выращенного в своем приусадебном хозяйстве?

— Десять таких бутылок я закупил на винном аукционе в Испании, специально для подобных случаев.

— На аукционе? Там что, дешевле?

— Что вы, — светски улыбнулся он, подарив ей ощущение какого-то позорного прокола. — Наоборот. Просто терпеть не могу пластмассовые и прочие сувениры, которые принято дарить партнерам. Предпочитаю сделать действительно красивый жест. Это бургундское, урожая тысяча девятьсот двадцать девятого года. Этот год, как говорят знатоки, дал самый прекрасный урожай винограда в двадцатом столетии. В мире осталось всего бутылок тридцать такого вина. Одна из них — эта!

Соня внимательно посмотрела на пыльную бутылку темного стекла. Лет десять назад в таких ситуациях ее выручало здоровое чувство юмора, но оно приносило мало денег, а иногда и вовсе мешало, поэтому Соня избавилась от него.

— Спасибо, — ответила она прохладно и встала со своего места, намекая о конце аудиенции.

— Вы спешите? Могу я вас подвезти?

— Почему вы думаете, что мне надо ехать?

— Потому что вы держите в руках ключи от машины.

Соня опустила глаза на свои руки и убедилась в том, что Мамедов прав. Она уже собиралась ответить, что и сама может себя подвезти, но вдруг решила, что это будет очень похоже на провинциальную зажатость.

— Хорошо, подвезите меня до центра!

— Буду рад, — улыбнулся он, продемонстрировав идеально белый ряд ровных здоровых зубов.

У самой Сони зубы были мелкие и все разного калибра. Поджав губы, Соня пошла к выходу, слыша за собой легкие уверенные шаги.

В машине Мамедова пахло новой кожей и чем-то очень приятным, восточным, волнующим.