– Простите, когда я был здесь в прошлый раз, при мне какой-то старикан заложил Большой крест Святого Людовика. Вот в нем я был бы заинтересован.

Александр выложил на прилавок развязанный кошель. Оттуда гражданину Рюшамбо подмигнули золотые монеты.

Ростовщик открыл книгу с записанными закладами, прошелся по строчкам:

– Да, имеется. У владельца право выкупить орден до конца первой декады фримера. – Пояснил: – В начале декабря приходите. Если он по какой-то причине не выкупит, я продам его вам.

– К сожалению, меня тогда уже не будет в Париже. Продайте мне его сейчас.

Подпихнул кошель с золотыми, монеты весело, призывно зазвенели.

Ломбардщик покачал головой:

– Не имею права, гражданин.

– Послушайте… – Александр оглянулся, несмотря на то что, кроме него и хозяина, в подвале никого не было, склонился к железным прутьям: – Ведь велик шанс, что владелец ордена не доживет до начала декабря, а? Старорежимные сегодня долго не живут. Я заплачу вам столько и еще вот столько, – сложил золотые луидоры красивой башенкой. – А вы уж сами с ним рассчитаетесь. Идет?

По сути, он покупал у Рюшамбо смерть хозяина ордена, и тот наверняка понимал это. Александр посчитал, что если процентщик в прошлом проделывал подобные делишки, то и на сей раз не устоит перед искушением. Пожалуй, Воронин даже перегнул палку. За четыре золотых луидора, которые он сейчас предлагал гражданину Рюшамбо, даже кристально честный ростовщик, ежели таковой существует на свете, задумался бы о пользе исчезновения маленького кавалера Большого креста.

Александр настаивал:

– Никто не даст вам столько за эту побрякушку.

Водя узловатым пальцем по своим записям, Рюшамбо гнусаво зачитал:

– Орден в виде золотого мальтийского креста, отделанный белой эмалью, в середине красный медальон с изображением святого Людовика…

– Да, да, он самый! – Александр надстроил башенку еще на один луидор, теперь в ней была годовая плата трех хороших мастеровых.

Рюшамбо невозмутимо захлопнул тетрадь:

– Крест заложен за восемь экю ассигнациями. За хранение каждый месяц полагается еще два экю. В этом месяце владелец внес деньги за хранение. Выкуплен заклад может быть до конца первой декады фримера за десять экю ассигнациями. Если вам невтерпеж, я могу спросить шевалье, готов ли он продать его. Вернитесь завтра, я дам ответ.

Александр не мог ждать. За этот день ради такой сделки ломбардщик мог и впрямь озаботить Революционный трибунал судьбой старичка.

– Нет, – сказал он, порушив свою вавилонскую башню, – или сейчас, или никогда.

Рюшамбо дернулся, как голодный пес за миской:

– Зайдите через пару часов, я схожу и спрошу его прямо сейчас.

Александр покачал головой. Даже два часа могли обернуться смертью для хозяина ордена. Все, что он хотел от Рюшамбо, – это получить его согласие, убедиться, что тот практиковал избавление от владельцев заманчивых закладов, а не предоставить тому возможность сбегать в секцию для доноса. С глубоким вздохом он начал брать монеты по одной и неспешно возвращать их в кошель.

Каждый луидор старик провожал причитаниями:

– Это уникальный орден, сегодня таким не награждают!

Золотой исчез. Александр взял следующий.

– Да я бы рад продать, но у меня репутация!

Еще одна монета покинула прилавок. Ростовщик взвыл:

– Меня весь Маре знает, я тридцать лет здесь сижу, любой может подтвердить, что не было такого случая, чтобы Цезарь Рюшамбо украл или перепродал чужой заклад, – голодным взглядом распрощался с очередным луидором, обреченно простонал: – Я обязан дать владельцу возможность выкупить свою вещь.

Он убедил Александра. Воронин перестал мучить старика, смахнул последнюю монету в карман:

– Извините, я и сам передумал. Не знаю, что на меня нашло.

По лестнице кто-то спускался. Рюшамбо вытащил из ящика конторки большой кремневый пистолет и, не спуская глаз с входа, держал оружие под прилавком наготове. Лестничный проход затемнила высокая, угловатая фигура. Александр сразу признал того самого странного гвардейца, который в первое посещение ломбарда помешал ему догнать соседок. Вошедший тоже увидел Воронина, замялся на пороге, а хозяин, спрятав пистолет, привстал и поклонился посетителю. Оказывается, эти двое хорошо знали друг друга. Стоило выяснить, что за дела у них, а оттрепать гвардейца и приказать ему обходить соседок за версту можно было и в другой раз.

Но Рюшамбо захлопнул крохотное окошко:

– Простите, мессир, лавка закрывается.

Александр поднимался наружу так медленно, что успел услышать бренчание ключей и звук распахивающейся двери в железной перегородке, за которой хоронился ростовщик. Надо же, недоверчивый и осторожный Рюшамбо впустил вояку революции в свое святая святых. Странная дружба и весьма, весьма странный гвардеец.

Впрочем, черт с ними! Несколькими прыжками Александр одолел лестницу и выскочил на улицу. Стремительным шагом, с распахнутым ветру и дождю воротом, без головного убора, чтобы обойтись без обязательной революционной кокарды, прямо по лужам двинулся к набережной.

День был сырой, из плотного тумана выступали углы ближайших домов и каменные тумбы, оставшиеся от переплавленных на пушки чугунных оград. Едва угадывающиеся дворцы набережной и превращенный в храм Разума Нотр-Дам маячили колдовскими замками. Мрачный, грязный Париж в моросящем дожде казался Александру несказанно прекрасным, потому что лопнули все подозрения о сговоре между ломбардщиком и соседками. Человек, отказавшийся украсть чужой заклад даже за гору золота, вряд ли сдал на смерть старуху ради крестика. Сумасбродка Жовиньи добилась себе смертного приговора самостоятельно. Бог свидетель, безумица старалась изо всех сил. Разумеется, гибель старой дамы была печальным событием, но радость и облегчение все равно пузырились шампанским, потому что Габриэль не имела отношения к этому доносу.

А с Шарлоттой Корде что? Александр резко остановился, с силой ударил кулаком по стене. Какой же он болван! Как он сразу не сообразил? Шарлотта Корде задумала убийство Марата еще до того, как Габриэль наткнулась на нее в Пале-Рояле. Он ведь сам видел: когда девушка садилась в экипаж, у нее из складок юбки выпал нож. Она его все время прогулки в кармане прятала. И воззвание у нее под корсажем заранее подколото было. Спрятать его на себе Шарлотта могла только до выхода на улицу. Понятно теперь, почему она пыталась отделаться от случайно встреченной знакомой. Но откуда они знали друг друга? Из Кана, вот откуда. Габриэль рассказала дядюшке, что она воспитывалась в тамошнем монастыре, а Шарлотта оттуда приехала. Только в тот день ей не до бывшей соученицы было. Но что за обещание она взяла с мадемуазель Бланшар? Скорее всего, попросила никому не говорить об их встрече. Будущая убийца знала, чем это может грозить подруге. Недаром на процессе она даже ни словом о Габриэль не обмолвилась.

Несмотря на острую боль в ушибленной кисти, Александр