Евгения оказались крайне малоподвижные суставы, и я решил, что не буду ничего менять.

— Держите спину прямо, мышцы расслаблены, насколько это возможно в таком положении, дышите медленно и глубоко, наблюдайте дыхание.

Великие Бессмертные! Неужели он заткнулся? Мы просидели так несколько минут, после чего я поинтересовался:

— А зачем эта медитация вообще нужна?

— Сказано ведь: познай себя, — ответил Диодор. — Медитация и есть процесс самопознания. Все, что для этого нужно, — это внимательно наблюдать дыхание, мысли и ощущения в теле.

— И что это дает?

— Много чего, например, более глубокое понимание себя, свободу от страстей и не зависящее от внешних обстоятельств счастье.

Неожиданно для себя я почувствовал нарастающий голод. Ага, счастье, как бы не так. Жрать хочу! Словно проснувшийся вулкан, аппетит забурлил горячей лавой. Какого черта я вообще жду? Почему я до сих пор не сожрал этого зануду и не скрылся в вентиляционной шахте?

— Главное, отстраненно наблюдать все, что возникает, понимая, что это все преходяще. Понимание преходящей природы всех явлений — это и есть мудрость, — продолжал он нести несусветный вздор.

Голод вспыхнул с новой силой. Можно подумать, у меня сильно много выбора: либо я его сожру и сбегу, либо стабилизируюсь в облике человека. Решено, медлить больше нельзя!

Руки сами преобразовались в щупальца с шипами. Из спины вырвалось еще несколько таких же. Я вскочил и, отталкиваясь сильными когтистыми ногами, рванул к старику.

Сбоку меня что-то ударило и сбило с ног. Медный робот! Мы покатились по полу. Я преобразовал рот в пасть, и из нее выросли хищные зубы, но кусать робота было бесполезно — медная обшивка лишь погнулась.

Моя плоть шипела, выпуская щупальца и когти. По всему телу открывались глаза и прорезались шипы. Робот сначала пытался задушить меня, потом — резать выдвинувшимся из его руки тесаком. Все порезы тут же заживали. Обвивая противника плотными кольцами, я увидел выражение лица Диодора, и оно меня поразило: ни капли страха!

Удивление и любопытство, а также еще что-то, названия чего я не мог припомнить, — это все, что отобразилось на его лице. Я повидал много людей — никто из них не реагировал так спокойно на близость смерти. Словно ему было мало того, насколько меня ошарашила его реакция, он еще и сочувственно изрек:

— Как жаль, что жажда и страх настолько поработили тебя. — После чего направился к двери.

Клянусь Великими Бессмертными! В его голосе было именно это! Сочувствие! Да, наконец я вспомнил, как у людей это называется.

Я потянулся к нему щупальцем, но робот придавил его к полу и ударил меня в один из многочисленных глаз. Не то чтобы мне это причинило какой-то вред, но все равно неприятно.

Диодор скрылся за быстро распахнувшейся и так же шустро закрывшейся дверью. Значит, его выпустили и скоро здесь будут молодчики с оружием! Словно разъяренный питон, я со всей силы скрутил робота. Послышался хруст, ломались металлические кости.

Оставив обмякшего еле слышно потрескивающего робота, я рванул к вентиляционному люку и прямо так, не отдирая «жалюзи», быстро просочился сквозь них в вентиляционную шахту.

Как жаль, что старик ушел живым! Вот я дурак! Надо было подойти к нему в человеческом виде и только тогда кинуться. Так робот бы не успел. Но жажда была такой сильной, что я совсем забыл об этом медноголовом. Жажда?

Как он там сказал? Жажда и страх поработили меня? Черт, а он ведь не выказал ни капли страха. Как? Я должен сожрать его, чтобы узнать. Но сначала надо бы поглотить капитана, тогда я получу власть над кораблем и дурацкой Эльзой, будь она неладна.

11 — Изобретение и наказание (Михей)

Всегда будь готов к наказанию!..

Ибо сказано в Предписании:

«Что — грех, и что — добродетель,

Коль то и это — деяния?»

Это что ж, всё одно накажут?!

© Заповеди Мастера У

Коли не брать во внимание приготовления, с колодцем я провозился целый Божий день. Все оказалось не так просто, как помышлялось вначале. Хорошо еще, что погода поспособствовала — весь день светило солнышко и таял снег. Прежде всего надо было приладить к колодцу два прочных столба с дырками сверху. И ведь надо же, чтобы они были на одном уровне! Вот с этим я долго провозился.

В конце концов одолел и продел в дырки прочную палку, к одному ее концу прикрепил деревянное колесо, а на другом приделал набалдашник. Посередине палки приладил полое полено и привязал к нему цепь с ведром на конце. Теперь можно было крутить колесо и поднимать из колодца ведро с водой.

Хорошо бы еще сверху дашок приделать, но то уже опосля, как отдохну. Солнце закатилось, и ангелы Господни-то уже начали зажигать звезды на небосклоне. Несмотря на поздний час, Любава опробовала результат моих трудов и осталась довольна:

— Вот, теперь хоть смогу воды набрать, коли ты опять весь Божий день по сугробам шастать будешь, — заключила она и тут же схватилась за брюхо: — Ох и резвый же малец.

Я положил и свою руку на ее изрядно опухшее чрево. Моя рука против ее — что лапа медведя около ладошки ребенка. И вдруг так сильно захотелось поскорее увидеть сына, ну, или дочку, не знаю, как там Бог даст. А ведь уже недолго осталось, со дня на день должен был явиться мой первенец на свет Божий.

— Тимофеем назовем, в честь деда, — решил я, хотя деда я уже совсем не помнил, разве что из рассказов матушки. Сколько же там человеку отмерено? Три десятка лет, не более. Дед-то у меня долгожителем был, только под конец четвертого десятка помер.

— А коли девочка?

— Тогда ты имя придумывай, — улыбнулся я.

— Давай в дом пойдем. Холодно.

Ту ночь я спал словно убитый. На утро проснулся от истошного стука в дверь. Кто-то дубасил так, словно намеревался разбить дубовые доски.

— Ну, кого там еще черти принесли с самого утра?! — прикрикнул я, отстраняясь от теплой и сонной Любавы.

— Какого еще утра? Ты в окошко глядел?! — послышался знакомый голос. — Уже давно последние петухи отпели!

Разрази меня гром! Да это же голос нашего батюшки! Я вмиг пробудился и, сев в кровати, начал быстро напяливать валенки. И что ему понадобилось в такую рань?

Кое-как накинув тулуп и отворив дверь, я увидел священнослужителя Пахомия. Полнотелый и пухлощекий, он весь трясся от негодования, да так, что его длинные широкие уши, висевшие до плеч,