– Я? Нет. То есть да. И вы знаете, по какому поводу.

– По какому же?

– Ну как же! Потому… Потому… что вы можете оказать помощь.

Видя, что Фредерика в затруднительном положении, на помощь ей поспешил Козловский, словно она была ученицей, которая поплыла на экзамене. Он очень деликатно и в то же время с юмором рассказал, как они познакомились в ювелирном магазине и затем составили план, как стать родителями.

– Да, все так, но это безумие, и я сделаю аборт, – вмешалась в разговор Фредерика.

Такого поворота учитель французской литературы совсем не ждал.

– Вы, кажется, удивлены? – обратился к нему Спаситель.

– Я думал, мы собрались здесь, чтобы обсудить, как воспитывать ребенка в наших не совсем обычных обстоятельствах, поскольку он будет находиться то у вас, то у меня.

Козловский был раздосадован и вместе с тем почувствовал облегчение. Интересно почему? Он чего-то опасался? Чего? Необходимости объясняться с Донованом?

– У меня нет возможности заводить ребенка, – пожелала оправдаться Фредерика. – Это слишком сложно. У меня тяжелая работа, я весь день на ногах. А тут беременность… вены… и потом, взять няню – это очень дорого, а в яслях дети постоянно болеют. Мадам Бутру не отпустит меня из-за того, что ребенок болеет. – Фредерика сама не знала, что говорит, и вид у нее был потерянный. – А что люди скажут? Я так и слышу, мама мне говорит…

Фредерика взглянула на Спасителя и показала на коробку с бумажными носовыми платками. Она больше всех пациентов Спасителя любила эту коробку.

– Мама? – удивился Козловский. – Простите, но мне казалось, что ваша мама…

– Да, она умерла, – давясь от слез, произнесла Фредерика.

Тогда почему она вновь повторяет драму трехлетней давности, когда ее мать доказала ей как дважды два, что она должна сделать аборт, «хотя это грех»?

– Почему… почему… – всхлипывала она, – почему мы не можем делать то, что нам хочется.

– Над этим вы и работаете, Фредерика, – ответил мягко Спаситель. – Вы стараетесь освободиться от влияния других.

Хотя до последнего времени Фредерика приходила только для того, чтобы отправить своего психолога куда подальше, он никогда не терял надежды.

– О господи! Господи! Это же был мой ребенок, – наконец дошло до Фредерики. – Мой ребенок! Я хотела его оставить. Мама! – закричала она той, что уже не могла ее услышать. – Я хочу его оставить!

Выглядело все это нелепо, и от этого больно сжималось сердце. С Козловским в жизни такого не случалось, а поскольку он был человеком чувствительным, то заплакал вместе с Фредерикой. Спаситель встал, налил в стакан воды, присел перед Фредерикой на корточки и подал ей стакан. Продолжая сидеть перед ней в позе покорности, он тихо заговорил:

– За несколько секунд вы пробежали очень много дорог, Фредерика. Не стоит принимать решения слишком быстро. Убедитесь сначала, что именно это решение – ВАШЕ.

В прошлый раз Фредерика, не найдя в себе сил противостоять матери, постаралась убедить себя, что сделала правильно, не захотев родить ребенка, который не будет знать отца. Но тогда все было по-другому. Тогда…

– Не знаю, в какой мере в этой ситуации я имею право голоса, – произнес Козловский, вытерев глаза и нос, – но я хочу сказать, что готов исполнять свои отцовские обязанности… – Он на секунду остановился и закончил: – С радостью!

Спаситель медленно поднялся на ноги, держась за спинку стула, потому что в последнее время у него участились головокружения. Все были несколько растеряны после пережитой сцены.

– Конечно, я еще подумаю, – вздохнула Фредерика и вытерла глаза. Потом повернулась к Козловскому и вопреки всякой логике спросила: – А вам кого хотелось бы, мальчика или девочку?

После консультации Козловский пригласил Фредерику в кафе «Тупик», чтобы «немного прийти в себя».

– Мне бы не хотелось оказывать на вас давление, – сказал он между двумя глотками пива. – Но, чтобы успокоить вас, хочу сказать, что для ухода за ребенком я мог бы взять отпуск за свой счет или перейти работать на полставки.

Фредерике очень нравилось, как говорит Козловский: непринужденно и по-учительски уверенно. Ей нравилась его обходительность, любезность, элегантность. Нравились его чудесные голубые глаза.

– А вы думали об имени? – спросила она. – Я придерживаюсь классики. Адриан или Софи.

– А мне очень нравятся мужские имена англичан – Лоренс, Бенедикт, Джулиан… Подождите, мы сейчас все запишем.

Он достал из сумки листок бумаги и ручку, разделил листок на две колонки: для девочки и для мальчика.

– Леонора, – сказала Фредерика.

– Очень красивое имя.

Козловский написал «Леонора», представляя себе пухлого младенца, а Фредерика видела девочку лет восьми или десяти. Она не была уверена, что младенцы ей нравятся.

– А как вам Дафна? – спросил он восторженно. – Вы же помните стихи Нерваля? И очень поэтично прочел:

Ты, Дафна, помнишь ли пленительный рассказ

– Прекрасно! Воистину прекрасно, – восторженно прибавил Козловский.

Фредерика тоже была преисполнена восторженности, но прекрасным она находила самого Козловского.

– Вам не было бы неприятно, если бы мы перешли на «ты»?

– Я сам хотел тебе это предложить, – объявил неосторожный Козловский.

Они распрощались, и Фредерика отправилась к мадам Бутру, а Козловский – на урок к старшеклассникам. Ему и в голову не приходило, что Алиса Рошто, одна из девочек его класса, живет в доме номер 12 по улице Мюрлен.

После уроков в тот же понедельник Полен догнал Алису:

– Я провожу тебя?

– Зачем?

– Поговорим.

– И что ты можешь мне сказать?

– Как это что? – оскорбился Полен: он не привык, чтобы его считали кретином.

– Наверняка ничего интересного.

– А что ты считаешь интересным?

– Так это я должна что-то рассказывать? Вот ты и убедился, что сказать тебе совершенно нечего, – завершила Алиса разговор назидательным тоном.

Дело было вовсе не в том, что ей хотелось обидеть Полена, дело было в том, что ей хотелось побыть одной. С тех пор как она получила письмо от Габена, она пыталась понять, что с ним происходит. Вечером она зашла на сайт www.etremarin.fr, где вербовали добровольцев в морской флот. Сайт ей заранее не нравился – ведь именно через него Габен туда и попал.