Рэйчел подвела меня к стойке и показала отдельные модели.

– Это костюм Чарли, хотя я не вижу здесь низа. К нему прилагаются шорты, длинные шорты, брюки, разные вещи, – сказала она. – Это очень в стиле Сэвил-роу. – (Это улица в Лондоне, где Дэвид Бекхэм покупает сшитые на заказ костюмы по цене дизайнерских свадебных платьев.) – Смокинги, – продолжала Рэйчел, перебирая одежду. – Посмотрите на Мандану. Встань, – приказала она тоненькой темноволосой женщине, примостившейся на диване. Та встала и слегка поболтала ногой, чтобы я по достоинству оценила ее расклешенные брюки.

– Вам очень идет, – заверила я.

После короткой и увлекательной беседы об образцах ткани и о том, как выбирать подходящие блестки, Рэйчел поспешила вернуться к своим сотрудникам. Я пошла следом. Так как важная персона никогда не проходит по коридору в одиночестве, нашу группу – сама Рэйчел, ее пресс-агент и другие участники этой операции – провели по еще более секретным переходам, пока мы не оказались в элитной примерочной.

Двери были открыты; одну за другой мы увидели женщин в одежде из линейки Рэйчел. Ее работа заключалась в том, что, переходя из одной кабинки в другую, она давала советы, как нужно носить ее модели. Это и есть стиль.

Рэйчел рассказала семнадцатилетней рыжеватой блондинке, где должны находиться швы на рукавах ее блейзера с блестками, чтобы он лучше сидел.

– Я предпочитаю носить это чуть свободнее, то есть вы можете носить нулевой, или второй, или четвертый размер, – сказала она, бросая вызов общепринятой женской логике, утверждающей, что нужно покупать самый маленький размер. В следующей кабинке Рэйчел заверила управляющую хедж-фондом[26], что накидка из верблюжьей шерсти, которую та примеряла, будет «шикарно выглядеть в Instagram». Это на тот случай, если потенциальная клиентка боялась выглядеть в ней как супермен из Верхнего Ист-Сайда.

Вы могли бы подумать, что все эти женщины – банкирши, старшеклассницы с мамашами – сходили с ума из-за того, что их имиджем занимается самый известный в мире стилист (мне было комфортно беседовать с Рэйчел, но я бы пришла в ужас, реши она оценить мою одежду). Но это Нью-Йорк, и в этом городе никто не теряет голову при виде знаменитости. Женщины вели себя так, будто это вполне буднично. Они часто делали покупки в Saks и получили на это право, поэтому не стали бы лебезить перед Рэйчел. Опять же: телеканал E! и веб-сайты, рассказывающие о жизни знаменитостей, говорят женщине, что она по крайней мере раз в году заслуживает того, чтобы почувствовать себя Гвинет Пэлтроу. А если у вас в Saks карта постоянного клиента, то вы заслуживаете этого не реже одного раза в месяц.

После визита в Saks я еще раз разговаривала с Рэйчел по телефону, пока шофер вез ее домой. Она снова была восхитительна – несмотря на то, что я, по собственным ощущениям, была ужасно надоедлива.

В итоге я написала позитивную статью о Рэйчел и ее линейке одежды. В конце концов, у меня не было ни желания, ни доказательств, чтобы поддерживать сплетни в интернете. И никто не говорил, что она – плагиатор, а ее линия – халтура, ибо искусственный мех напоминает веник. Она и ее линейка одежды понравились всем, все считали ее великолепной. Я не забыла о том, как в самом начале Кэрри предупредила, чтобы я не писала язвительной заказухи о Рэйчел. Да и после общения с человеком, который был любезен, довольно сложно написать о нем плохо. Другое дело, если бы тогда, в магазине Saks на Пятой авеню, она швырнула мне в лицо салат из тунца.

После выхода статьи и незадолго до начала Недели моды меня предупредили, что на моем рабочем столе само собой появилось дерево. С учетом того, что я погубила кактус, это было довольно волнующе. Придя на работу, я увидела орхидею в половину моего роста. Где-то между целлофановой оберткой и огромными белыми цветками болталась визитная карточка с подписью: «Спасибо за добрые слова! – Рэйчел».

Я до сих пор храню ее, потому что Рэйчел останется для меня самой влиятельной из стилистов и дизайнеров. Орхидея, к сожалению, давно завяла, но визитная карточка – то, что я смогу показать своим детям, если Рэйчел станет новым Карлом Лагерфельдом.

– Ну как? – спросил Ричард Гир, жестом показывая на гребешки в моей тарелке.

– Ничего особенного, – ответила я, задумавшись о том, следовало ли соврать.

– Попробуйте один из этих, – сказал он, перекидывая пару равиоли на мою тарелочку для хлеба. Он либо был великодушен и действительно считал, что равиоли хороши, и пытался меня подбодрить, видя, как я нервничаю, либо сидел на низкокалорийной диете.

Разрезав равиоли пополам, я откусила кусочек.

– Мне нравится, – заверил Гир. На вкус равиоли напоминали тыквенный пирог.

– Мне тоже, – сказала я. (Пришло время соврать.)

С другой стороны от меня за круглым столом сидел киножурналист, жаждавший поговорить о Бобе Дилане – герое фильма, ради продвижения которого Ричард Гир ел равиоли. Я была так же способна обсуждать Боба Дилана, как готовый десерт «Джелло» – самую отвратительную съедобную субстанцию на земле. Я, как светский репортер, освещала ужин для New York Magazine и была самой молодой за этим столом (а также единственной женщиной). Я очень нервничала и чувствовала себя вне зоны комфорта, поэтому не могла поддержать разговор.

(Я бы с большим удовольствием посмотрела «Секс в большом городе», послушала Бритни Спирс и поела бы хумус и мини-морковь.) Пока еще я чувствовала себя не в своей тарелке на модных мероприятиях, поэтому оказаться лицом к лицу с равиоли Ричарда Гира было особенно страшно.

Мне нужно было написать репортаж об ужине и посетить показ фильма о Бобе Дилане «Меня там нет», в котором снялся Ричард Гир. Чем больше подобных мероприятий я смогла бы достойно осветить, тем выше была вероятность, что меня будут рассматривать как кандидата на штатную работу. Когда редактор отправил меня на ужин, предваряющий кинопоказ, я понятия не имела, что буду сидеть рядом с Ричардом Гиром и режиссером Тоддом Хейнсом. Но дело вот в чем: я смотрю только фильмы продолжительностью не более девяноста минут, романтические комедии (опять-таки девяносто минут или меньше) или фильмы о покорении космоса, но не научную фантастику. Говорить о кино и о музыке 60-х годов прошлого века для меня равносильно просмотру спортивной передачи, если там нет спортсменов в трико. Мой мозг не регистрирует ничего, кроме стекла телевизионного экрана, и я впадаю в состояние невыносимой скуки.