— Думала, ты уже не придешь, — сказала она, едваразличимая в тусклом свете.

Во время оно волосы ее и ее матери назвали бы «льняными», нобольше никто так не говорит. Тем не менее, глядя на их пастельно-золотыелоконы, я всегда вспоминала это слово.

— Всего лишь позднее явление, как принято всвете, — шепнула я. — Вспомни это, когда станешь постарше. Это держитлюдей в недоумении. Как только они начинают что-нибудь предполагать, с нимистановится невозможно.

Бренди захихикала. Сет только улыбался, но глаза еголучились одобрением, словно он оценивал меня. Я была в бордовых шелках, аволосы связала овальным пучком. Его глаза, как я уже давно обнаружила, моглибыть столь же ярки и выразительны, сколь и его перо. То, что я читала в нихсейчас, вряд ли было подобающим в общественном месте. Он положил руку на мою,так что обе они оказались у меня на бедре, и чем дальше, тем чаще я думала отом, где находится его рука, а не о превосходной пьесе.

Потом мы с ним и его семьей постояли в фойе, обмениваясь впечатлениями.Терри и Андреа Мортенсен — замечательные люди и относятся ко мне с неподдельнойдобротой. Судя по тому, что я узнала об антиобщественных привычках Сета, думаю,они восприняли меня как своего рода последнюю надежду для него. Брендиподтвердила это, когда мы с ней вместе отлучились в уборную.

— Папа говорил дяде Сету, чтобы он все неиспортил, — сообщила она, когда мы мыли руки. — Он сказал, что хотьдядя Сет знаменитый, но заполучить такую женщину, как ты, просто невероятно.

Я рассмеялась и одернула платье:

— Ничего об этом не знаю. Мне кажется, твой папанедооценивает дядю.

Бренди бросила на меня глубокомысленный взгляд, скорейподобающий кому постарше:

— Прошлый День святого Валентина дядя Сет провел вбиблиотеке.

Мы вернулись в фойе и еще немного поговорили, прежде чемТерри объявил, что им пора освободить няню, присматривающую за остальнымичетырьмя дочерьми. Когда они собирались уходить, Андреа тронула меня за плечо:

— Ты ведь собираешься к Сету на день рождения, правда?

Я посмотрела на них с удивлением:

— Когда это?

— В День благодарения. В этом году они совпадают.

— Неплохо устроился: тут тебе и индейка, иподарки, — заметил Терри.

Он был пониже ростом, чем Сет, и почище выбрит, но востальном очень похож на старшего брата.

— Я и знать ничего не знала, — призналась я иобвиняюще уставилась на Сета.

— Я забыл.

В каких-то других устах это могло показаться ложью, но ему яповерила.

— Так ты придешь? — переспросила Андреа, и мневновь показалось, что они уже отчаялись наладить личную жизнь Сета. Возможно, ямогла бы договориться о пособии за свое появление.

— Обязательно.

На этот раз мы с Сетом отправились к нему. Я сменила платьена свою любимую пижаму — фланелевые штаны и кофту — и заползла к нему впостель. Его кровать была больше моей, с пуховой периной и плюшевым мишкой поимени Дамокл, одетым в футболку Чикагского университета.

Все еще немного возбужденные, мы поболтали в темноте об«Изумрудном городе», а затем перешли к книгам вообще. В нашем репертуаре быламасса любимой литературы, и мы перебирали авторов и жанры. Мы оба восхищалисьТони Моррисон и Теннесси Уильямсом. Никто из нас не одолел «Анну Каренину». Сетне выносил Джейн Остин, а я ее обожала. Когда мы обсуждали то да се, япочувствовала облегчение, вспомнив о том, что у нас и в самом деле многообщего. Сексуальное влечение — вовсе не главное в наших отношениях, а запрет насекс — это единственное, что стоит между нами.

В какой-то момент нашей литературной дискуссии я началазасыпать. Долгий день изнурил меня, и сон показался роскошью. Сет, кажется,тоже устал.

Мы оба лежали на боку, совсем близко, и ноги нашисоприкасались.

Пока меня затягивало забвение, в голове металисьбеспорядочные мысли. Как поживает Обри. Мальчик или девочка родится у Пейдж.Далеко ли зашел Бастьен на пути совращения Дейны. Как это, черт возьми, такбыстро и ярко расцвела группа Дага.

Через пару часов я открыла глаза, недоумевая, что разбудиломеня. Нечто странное, невидимое, сразу вырывающее из сна. Нас по-прежнемуобволакивала мирная тьма, утро еще и не думало наступать. В тусклом лунномсвете, едва проникавшем в комнату, письменный стол и прочая мебель отбрасываличудные тени. В отличие от моего дома в районе Куин-Энн, здесь шум автомобилейночью смолкал, так что я слышала только дыхание Сета и гудение электричества.

Потом я заметила, что мы с Сетом прижались друг к другу ещеближе, чем прежде. Мы лежали обнявшись, ноги наши переплелись. Его запахбудоражил мой нос. Привыкнув к полумраку, я увидела, что его глаза тожеоткрыты. Бездонные омуты темноты. Он смотрел на меня.

Все еще сонная, я протянула руку к его шее, пропустила еговолосы сквозь пальцы и прижалась лицом к его лицу. Его рука покоилась на моейпояснице, где рубашка выбилась из штанов. Он касался моей кожи, точно как наконцерте, рука скользила, проведя линию на моем боку, прежде чем спуститься кбедру. Его пальцы, отбивавшие на клавиатуре барабанную дробь, сейчас былинежны, как перышки.

Мы не отрывали друг от друга глаз, и я могу поклясться, чтослышала, как бьется его сердце. Затем, вопреки предостерегающим воплям на краюзатуманенного сознания, я прижалась устами к устам Сета и поцеловала его.Сперва наши губы были нерешительны, словно недоумевая, как могли они зайти такдалеко. Мы пробовали друг друга, медленно и осторожно. Его рука, лежащая намоем бедре, скользнула выше, и что-то в застенчивом Сете Мортенсене,поглаживавшем мою задницу, заставило меня содрогнуться. Легкий вздох застрял уменя в горле, и в тот момент, когда мой язык исследовал его губы, добиваясьбольшего, он вдруг опрокинул меня на спину с решимостью, поразившей, кажется,нас обоих. Его рука скользнула мне под рубашку и легла на грудь, а япочувствовала сквозь его боксерские трусы, что не только его руки и губы желалиновых высот.

Затем, пусть едва-едва, но я ощутила что-то еще. Легкоепокалывание. Счастливое блаженство медленно обвивало и пронизывало меня.Опьяняюще. Лучше любого напитка, который я когда-либо пробовала. Чистая жизнь,чистая энергия.

Это было восхитительно и мучительно, другое измерение телесногонаслаждения, на краю которого мы застыли. Оттого, что это был Сет, чувствостановилось еще острее. Это его уникальная сущность накладывала на всеотпечаток. Я хотела с головой окунуться в свои ощущения, закрыть глаза исовершенно забыть об ответственности, пока меня наполняет эта сладость.

Но я не могла. Да, моя решительность на мгновение ослабла,но я все еще крепилась.

Еле-еле.