Я неохотно прервала поцелуй, пытаясь собраться с силами иоторваться от него. Едва почувствовав мое сопротивление, он отпустил меня.

— Я… я… извини, — пробормотала я и закрыла лицоруками.

Я терла глаза, словно пытаясь очнуться ото сна, в котором,можно сказать, и пребывала.

— Мы не можем. Это… это началось…

— Даже от поцелуя.

Это было утверждение, произнесенное сиплым голосом, вкотором слышались и вожделение, и сонливость… и сожаление. Уж он-то прекраснознал, сколь губительным может оказаться страстный поцелуй; в прошлый раз я чутьне убила его. Конечно, тогда была исключительная ситуация, и в предсмертномсостоянии я высосала из него гораздо больше, чем при обычном французскомпоцелуе.

— Даже от поцелуя, — уныло повторила я.

Невозможно слиться в любви так, чтобы один из двоихоставался холоден. В этой игре не было лазеек. Повисла напряженная тишина, покаСет не сел, отстранившись от меня. Когда он снова заговорил, я услышала в егоголосе подлинную боль и чувство вины:

— Прости меня. Я не знаю… думал, что лучше себяконтролирую… и это же почти во сне… и вот…

— Я понимаю, — шептала я во тьму. — Японимаю. И ты меня прости.

Снова тишина.

— Полагаю, — сказал он, — мне лучше спать накушетке…

Я закрыла глаза, чувствуя себя ужасно, но понимая, что онправ. Мы играли с огнем, дурачась с этими целомудренными совместными ночами.Удивительно еще, что ничего плохого не случилось раньше. Чем больше я думала обэтом, тем яснее представляла, сколько могла нанести вреда. Черт, сколько вредая уже нанесла, отняв у него несколько капель жизни? Неделю? Пару дней? Дажеодна минута его жизни — это уже слишком много.

Когда я заговорила, голос мой сочился горечью и обидой — нена него, на весь мир:

— Нет. На кушетку лягу я. Это твой дом.

— Тем не менее. Оставь мне хоть какие-то пережиткирыцарства.

Я ничего не ответила, и снова мы сидели в неуютной тишине.Над нами кружила целая стая вопросов, но никто не спешил обсуждать их. Это нашобщий недостаток. Когда в душе раздрай, я либо избегаю этой темы, либо делаювид, что ничего не случилось. И поскольку Сет убегать не собирался, он точно нестал бы начинать диалог, в котором придется расставить все точки над «i». Такчто мы продолжали сидеть.

Наконец он встал:

— Прости меня. Я виноват в том, что случилось.

Он обвинял себя, что было для него вполне естественно, носовершенно несправедливо, особенно если учесть, что я до него перваядотронулась. Я хотела как-то ответить, объяснить, что здесь нет его вины. Нослова застревали в горле, сдерживаемые моими собственными смущенными чувствами.Задержавшись еще на несколько мгновений, он ушел в гостиную.

Я снова легла с Дамоклом в руках, но остаток ночи почти неспала. Утром мы с Сетом позавтракали — он приготовил блины — в еще болеенапряженной тишине, лишь изредка нарушаемой натянутыми дежурными фразами. Потоммы оба, но разными дорогами, направились в книжный магазин. Остаток дня я егопочти не видела.

По каким-то своим надобностям Бастьен сегодня вечеромприехал в город, а заодно забрал меня и отвез к себе для этого возмутительноговторжения со взломом в дом Дейны. Увидев, что в нем просто бурлит высосаннаяэнергия, я поняла, что привело его в центр.

— Ты каждый день стараешься перепихнуться? —спросила я, думая, что все бы отдала, будь у меня такая возможность прошлойночью.

— Будем считать, что ты этого не спрашивала, Цветочек.

И он продолжил болтать о своих последних наблюдениях заДейной, о том, как все хорошо складывается и что неизбежный финал — лишь вопросвремени.

Заметив, что я почти не слушаю, он окинул меня взглядом:

— Что это с тобой? Ты плохо выглядишь.

Я тяжело вздохнула:

— Прошлой ночью я поцеловала Сета.

— И? И что? Что дальше?

— Ну… ничего. То есть немного пообнимались, и все.

— Так что же?

— То, что мне не следовало это делать.

Он пренебрежительно поморщился:

— Подумаешь, поцелуй. Другое дело, если б ты емуотсосала или что-нибудь в этом духе.

— Господи, какой же ты грубый.

— Не делай вид, будто я обидел твои тонкие чувства. Тыпрекрасно понимаешь, о чем я говорю.

— Неважно. Я ослабла. И таким образом завладела егоэнергией.

— Цветочек, я люблю тебя так, как вообще способенкого-то любить, но все это просто абсурд. Не видать тебе счастья, пока ты нетрахнешь этого парня, так что просто покончи с этим. Это лишит плод запретнойсладости и позволит вам обоим поладить с жизнью.

— Поладить с жизнью? Что ты хочешь этим сказать? —резко воскликнула я.

— Я хочу сказать, что львиная доля ваших взаимныхчувств обусловлена невозможностью друг другом обладать. Это не любовь, анормальная человеческая реакция, катализатор физического тяготения.

Помолчав, он добавил:

— Твоя маниакальная одержимость его книгами тоже могласыграть свою роль.

— Это неправда. Во всем, что ты сказал, нет ни каплиправды. Да, мне кажется, что эти книги вполне способны стать фундаментом новойрелигии, но это совсем другое. Не поэтому я…

Люблю его? Черт. Я все еще не понимаю, так ли это. Теперь ядаже не уверена в том, что такое любовь.

Бастьен покачал головой, не поверив мне, но и не желаябольше спорить.

— Отлично. Продолжай в том же духе. Хотя я все жедумаю, что тебе нужно трахнуть его. Даже если вы после этого не осознаете, чтолучше вам разбежаться, то, по крайней мере, между вами исчезнет один источникнапряжения, что, возможно, позволит вам наладить нормальные отношения.

Я уныло уставилась в одну точку.

— Не могу. Даже одну ночь. Это отнимет у него годы жизни.Я не смогу с этим смириться.

— Чушь! Пара-тройка годков, не больше. Подумаешь. Крометого, ради секса люди готовы на куда большие глупости — с женщинами, которые насамом деле им даже не нравятся. Если он действительно любит тебя, то долженсчитать это честной сделкой.

Я содрогнулась. Конечно, я вовсе не считаю это честным, ноон прав насчет глупостей, на которые способны мужчины ради секса. Сама виделада и устраивала в избытке.

Подъехав к его дому, мы, наконец, оставили споры. Время шло,и пора было начинать операцию. Бастьен видел, что Дейна и Билл уехали, а их сынотправился ночевать к живущему по соседству однокласснику. Обратившисьневидимыми для смертных, мы с Бастьеном обошли дом и перелезли через ограду водвор Дейны. Мне казалось, будто я в шпионском фильме; прямо захотелосьпроползти под какими-нибудь лазерными лучами, реагирующими на движение.