ты

До последней голоты…

Только душу — если есть —

Не вытряхивай впустую.

Береги, как раньше честь

Сохраняли зачастую.

Если есть — вопрос ведь в этом.

С кончика иголки атом

Постараться не ронять…

Расщепленье в шею гнать!

5

Цельность в заблужденьи лучше

Мелкой правоты. Всегда

Всех педантов бесит случай.

А по сути — это дар.

Случай и занес меня

К дому, где пришлось, однажды,

Мне как следует узнать

Живших по соседству граждан —

Братство обреченных плыть

В захудалой лодке быта.

Но теперь они забыты.

Драма «быть или не быть»

Решена. Я переехал.

Прошлое как анекдот

С бородой. И я не тот,

И соседям не до смеху,

А до скуки и до слез.

Кактус мудрость им принес

Вместо виноградных лоз.

Светит острая игла,

Равенство внушает людям

И уверенность: «мы судьи».

6

Я смотрю из-за угла,

И мне кажется: удрал

От Ивана и Петра.

Не догонят. Кто-то рядом

Говорит мне: «Извините,

Я толкнул Вас грубо задом.

Вы меня уж не казните,

Я несчастный старичок,

Обопрусь Вам на плечо».

Одинокий, не забытый,

Безразличный, сам не свой,

Не голодный и не сытый,

Я киваю головой.

1968

96. Баллада о собачьей судьбе

Бетонный дом с железной крышей

Я издали впотьмах расслышал.

Такое всех сведет с ума.

Архитектура молчалива,

И только падая, дома

Трещат протяжно и пугливо.

А этот дом чернел и выл.

Он воплощеньем горя был.

Его Жилстрой отдал собакам,

Подопытным безродным псам

(Он, видно, людям вышел боком

И сдан науке в чудеса).

Дворняги, пудели, бульдоги,

Овчарки, таксы — в боксах; многих

Породу не определить.

Здесь разновидности собачьи,

Что человеческих богаче,

Всех, кто умеет лаять, выть

В мечте о вольной подворотне.

Теперь их дюжины и сотни

В большом концлагере собачьем.

В нем здравый смысл вполне утрачен,

Но окупил его с лихвой

Неутолимых мыслей вой.

Презренье людям оставляя,

Всю кротость вытерев, как грим,

Несчастные, покорность им!

Кому нужна свобода лая?

Не все от сытости звереют,

Не все молчат, когда тоска.

Свободу суке поскорее,

Щенок — ребенок, как-никак…

И вот рыдает дом надсадно,

Визжит бессмертная душа,

Что бесконечно хороша.

Не все в собачьем царстве ладно,

А вой растет на привязи

Цепной реакцией в ушах.

Не будет вам ревизии,

Людишки с этим не спешат.

Послушайте, ну, сколько можно!

Как долго будет плакать дом?

Ужель вмешаться не положено,

Вовек не грянет воли гром?

А ты, собака, лай, как можешь,

Ты голову собачью сложишь,

Но ухо всем дырявь опять.

Стихи — тебе (минут на пять).

1968

Стихотворения 1970-х — начала 1980-х годов

97

Здесь легче камню падать,

А приходится — лежать и жаждать.

Тяжесть разъединила все.

В ней

Единственная каменная страсть.

Притаилась в щели сороконожка-зен.

Простым распространением себя

Растение, своевременно-пространно,

Ветвистой отсебятиной,

Переплетением повторений,

Статистикой судьбы листвы —

Могилу семени от неба отделило.

На ветке дремлет птица-фен.

Камень проросло насквозь,

И стебель, изогнувшись, тронул мне бедро.

Ни потолка, ни стен.

Мир оперся на отсутствие

Твое сейчас, мое позднее.

Лишь облако напоминает нас с тобой (вид сзади).

Оно изменит форму на ни то ни сё.

Его обрамлет арка-сон.

1975

98

Раскрыв окно, как книгу первую,

Я рассмотрел в бескрайнем дне, вселенной больше,

Кристалл, заполненный

Всеотражающей любовью.

Но восприятие присвоено лишь раз.

Немо́той скованный, заботой ослепленный,

Собой припертый сам к себе —

Я пригвоздился к собственной судьбе.

То был необъяснимый зуд,

Тоска по хищнику небытия,

Готового к прыжку

В зияющей забывчивости скуки.

Ритм трепетал поблизости, повсюду.

Наружу рвался сжатый смысл.

Кроился образ без оглядки,

До ломоты в суставах слов.

Подобно молнии мелодий перелетных,

Заряд уже мерцал во мне —

В неведеньи души, томящейся

Отсутствием состава преступления.

Казалось, вдруг: навстречу

Пересекал всеобщую прозрачность

Всеотражающий — для всех себя

Открывший — ставший сам окном.

<1975–1976?>

99

Безмолвна форма, односущна.

Ее объятие формально,

Она закована в себя.

Немые речи непонятны —

Хотим себя отгородить.

Мучительным мычаньем признаем:

Зависимостью зависть рождена.

Последний выход — путь цветов.

Через него — к зерну,

Что пало в землю, услышало язык

И форму приняло молчания.

<1975–1976?>

100

День прогорел и стал прозрачен

словно башня под обстрелом

Фрески на клочьях стен стали частью

неба в дырах туч

На развалинах яйца в туго стянутом гнезде

в углу растрепанной листвы

Трехминутный птенец

синим языком требует справедливости

<1975–1976?>

101

Слышу —

Шаркнула в потемках тень —

Исчезла за притворностью привычки,

Скрылась в зеркале ума.

В коробчатом желудке дома,

Пружинным телом обойдя углы,

Навстречу тени с жаркими губами —

Сквозь плоскость минус-ничего

(Один толчок секундной стрелки)

Пройду внутри скульптуры.

Молчит нехлопнувшая