«Не мой глаза этой водой, после промоем отдельно»

«Что ты так тянешь за лапку? Сломаешь же»

На каждый комментарий Киллиан только раздраженно сопит и бросает на меня недовольные взгляды.

Снова завернув кота в полотенце, Кил помогает и мне выбраться из ванны, в которой я успела искупаться и разомлеть. Помогает мне вытереться, не обращая внимание на протесты, а потом передает одежду: свои спортивные штаны, толстовку и еще одни вязаные носки. Я с удовольствием облачаюсь в вещи, пахнущие им. Наверное, это обман сознания, но сейчас этот запах ощущается уже как родной, привычный.

Потом Кил ставит чайник и греет пиццу, которую достал из морозилки. Усаживает на стол в кухне кота и подвигает его ближе ко мне. Котенок продолжает пищать и трястись, пока я промываю ему глаза, протираю уши и сушу полотенцем шерстку.

— Он голоден, — говорю Килу, прижимая к себе пушистика.

— Что ему дать? У меня нет кошачьего корма.

— Молока будет пока достаточно.

Кил наливает молоко в блюдце и ставит перед котенком. Тот робко вытягивает шею, а потом набрасывается на молоко, вылизывая блюдце с причмокиванием. Я улыбаюсь, глядя на это.

— Скажи мне, Эрика, это у тебя талант такой — влипать в приключения?

Я вздыхаю. У меня и правда талант. Я не ищу никаких авантюр, они сами меня успешно находят. Анализирую все ситуации, в которых оказалась на глазах Киллиана, и еще раз вздыхаю.

— Обычно не так концентрированно, как случалось при тебе, так что можно сказать, что в целом моя жизнь довольно заурядна.

Он хмыкает, проверяя пиццу в духовке и снова закрывая ее. Котенок, подчистив блюдце шершавым языком, снова прячется в полотенце.

— У тебя есть фен? Кота надо высушить, чтобы не заболел.

Киллиан снова отводит нас в ванную, где я сушу испуганного пищащего котенка, а потом возвращаюсь в гостиную. Кладу малыша на плед, где он тут же сворачивается клубочком и начинает закрывать глазки, а сама иду в кухонную зону и устраиваюсь за барной стойкой напротив Киллиана.

Мы приступаем к обеду, запивая вкуснейшую пиццу горячим, сладким чаем.

— М-м-м, где ты купил такую? — киваю на кусочек в своей руке.

— Это мама готовит по выходным. Замораживает и половину отдает мне.

— Она у тебя типа итальянка?

Кил улыбается и качает головой.

— Нет, просто любит иногда поэкспериментировать с различными кухнями мира. А те блюда, что приходятся по вкусу, надолго задерживаются в семейном меню. У меня в подвале стоит большая морозильная камера, забитая полуфабрикатами маминого изготовления.

Я улыбаюсь.

— У тебя очень заботливая мама.

— Твоя не такая?

— Похоже, но немного иначе. Думаю, она слегка устала от детей. Нас у мамы трое, папа постоянно был в командировках, так что маме пришлось брать на себя обязанности обоих родителей. Когда последний ребенок покинул стены родного дома, думаю, мама втихую посещала психотерапевта, чтобы прийти в себя после этого дурдома.

Киллиан смеется вместе со мной, а я ненароком замечаю мелочи, на которые раньше не обращала внимания: морщинки в уголках глаз, ямочки на щеках, образующиеся от улыбки, короткую бородку, которую скорее можно обозвать длинной щетиной, чувственные губы и большие глаза. Красивый мужчина. И тут же ловлю себя на мысли, что я была бы не против называть его своим. Насколько это бредово после пары дней знакомства?

— Что? — спрашивает он, поймав мой внимательный взгляд.

— Задумалась просто, — легонько трясу головой и снова впиваюсь зубами в сочную пиццу. — У тебя есть братья или сестры?

Киллиан берет салфетку и стирает капельку соуса с моего подбородка.

— Нет, я один. Был старший брат, но он попал в аварию и не выжил.

— Мне очень жаль.

— Я не успел с ним познакомиться, родился гораздо позже. После меня мама уже не хотела детей.

— А почему профессия пилота?

— Всегда любил небо. Мне казалось таким романтичным то, что я могу рассекать облака, управляя огромной машиной.

— Сейчас уже не кажется?

— Иногда, когда ловлю себя на мысли, как кайфую от своей работы. А так это просто работа, которая приносит удовольствие, но требует невероятной концентрации.

— Ты был папиным учеником…

— Да, в Мадисоне. Сначала в университете, а потом и на аэродроме.

— Какой он преподаватель? Только честно, а то все ученики его всегда хвалят, а я ведь знаю, каков мой отец.

— Он дома суровый?

— Любит порядок, — пожимаю одним плечом. — Чтобы все вещи лежали на своих местах, еда была подана вовремя, дорожка очищена от снега так, чтобы ни снежинки на ней не лежало.

Киллиан тихо смеется, пряча улыбку за чашкой чая, из которой делает глоток.

— На работе он такой же. Все должны следовать каждой букве инструкции. Знаешь, какая была его любимая фраза, когда он вел курс безопасных полетов? — Он выжидает, пока я покачаю головой, а потом, пытаясь имитировать голос отца, цитирует: — «Не думайте, что выход, который вы придумали, был изобретен только что и вами. Кто-то до вас уже применил это на практике. Так что открываем инструкцию и смотрим».

Я смеюсь. Это так похоже на моего папу. Он всегда говорит, что то, что кажется нам новым, кто-то уже давно открыл и успешно применил в жизни.

— На самом деле он прав, — продолжает Кил. — Все инструкции и правила, которые мы изучали, были изобретены задолго до нас, что говорит как раз о том, что и применены они были давно. Каждое руководство разработано практическим путем, каждое правило внедрено после неудачи в той или иной ситуации.

— А ты попадал когда-нибудь в страшные ситуации? Ну, там террорист на борту, отказал двигатель, турбулентность…

— Турбулентность, — с улыбкой говорит Киллиан, — это в сущности, завихрения воздуха, попадание в которые можно минимизировать. Мы же стараемся строить маршрут, избегая грозовых облаков, провоцирующих турбулентность. Но бывают ситуации, когда невозможно предугадать, попадет самолет в зону турбулентности, или нет. Тогда спасают инструкции, которые мы уже знаем наизусть.

— Это страшно?

— Ты никогда не попадала в турбулентность?

Я качаю головой, глядя на Киллиана огромными глазами.

— А ты много летала?

— Дважды в год в отпуск с родителями.

И тут я вспоминаю, что в этом году еще не была в отпуске, хоть Кларк несколько раз пытался вытолкать меня с работы хотя бы на