– Да нет, Ника… Ну как так?.. Что случилось со школой?.. Эти все родители… Так же не было…

– Классная такая. Рыба тухнет с головы. Как она себя ведет, как позволяет мальчикам себя вести, так всё в классе и есть теперь у нас.

– Ну а кто все эти люди, которые смеялись, когда эта бабища встала, задницей мне прямо в лицо, ужас…

– Пнул бы ее, – отмахнулась Ника. – Ей, наверно, не привыкать.

– Ужас, ужас… Нет, ну что это?..

– Пап. – Ника положила руку на ладонь отца. – Успокойся, пожалуйста. Можешь гранату в них бросить. Вам выдают гранаты на работе?

– Ника! Не смешно.

– Тогда скажи спасибо, что пока мы с оружием в школу не ходим и хотя бы курить запретили на территории школы. А раньше слева училки стояли дымили, справа их юные любовники…

Антон, не веря своим ушам, все качал головой.

– Ну как же так, Ника, почему, когда?.. Я ничего этого не знал. Ты не рассказываешь ничего…

– Я другое тебе рассказываю, пап. Позитивное. Разве нет? Про своих друзей… Комиксы всякие… Кто что смешное сказал…

– Комиксы… Какие комиксы, когда у вас такой ужас в школе…

– Это не в школе, пап. Жизнь другая, понимаешь? Не такая, как ты мне рассказывал и… – Ника хотела сказать «и мама», но осеклась. – Ну, в общем, как мне обычно говорили. Все поменялось. Вы же не хотели больше строить коммунизм или что вы и ваши родители там строили? Хотели борьбы за выживание, неравенства, чтобы была возможность стать миллиардером, хотя бы теоретически, чтобы можно было все что угодно говорить. Вот, например, задницу показывать на собрании. Снимать порноролики, просматривать их на переменах. Первый раз, когда сняли, у нас уроков не было. Все сидели, смотрели эти ролики. Потом уже спокойней стали относиться.

– И ты смотрела? – как можно нейтральнее спросил Антон.

– Я видела у Таньки в телефоне, что там и к чему, кто с кем. Нет, я не стала смотреть.

– Почему? – тихо спросил Антон.

– Почему? – изумилась Ника. – Ты меня не хвалишь, а спрашиваешь – «Почему?»

Антон кивнул.

– Хочу тебя понять, Ника.

– Испугалась, – пожала плечами девочка. – Да, испугалась! Что ты так недоверчиво смотришь? Трудно объяснить тебе.

– Ладно. – Антон обнял дочь. – Прости меня, я как-то… пропустил это все.

– Пап, все нормально, не преувеличивай.

Ника передвинулась в тень, которая сместилась чуть вправо. Что вдруг она об этом вспомнила? Просто подумала, как иногда не хватает мамы. Лучше правду себе сказать, тогда сразу успокаиваешься.

Антон раньше никогда не ходил в школу, даже на первое сентября. Вечно занятая Анна все-таки находила время, чтобы сходить на собрание или забежать в школу, принести справку, договориться о том, что Ника опять едет на сборы. Поскольку Ника отлично училась – не только для спортсменки, а на уровне школы, у нее проблем не было.

Когда у них был старый класс и другая классная, атмосфера в классе была нормальной. Но после перемешивания параллелей и особенно с приходом Элеоноры Григорьевны все изменилось. Но это пришлось как раз на самый трудный год в их семье. Пока они с отцом пытались как-то начать жить по-другому, в их классе и происходили главные перемены, причем не к лучшему. Центр класса переместился, вокруг новой молодой классной активно завертелись мальчики – и их собственные записные ловеласы, и вновь пришедшие.

Шесть-семь мальчиков постоянно находились около молодой учительницы, проводя с ней все перемены, прогуливая другие уроки, запираясь с ней в классе. Элеонора Григорьевна покупала еду, салаты, нарезку, заваривала мальчикам кофе, они вместе смотрели американские боевики, музыкальные ролики. Жила Элеонора Григорьевна в съемной комнате, с соседкой, поэтому в школе задерживалась допоздна – домой ей не к чему и не к кому было стремиться, мальчики часто оставались с ней тоже до позднего вечера. На уроках они стали называть ее на «ты», между собой звали «Лялька», а Лялька, хоть напоказ и сердилась, не могла скрыть своих симпатий. Наряжалась, сильно душилась, распускала волосы, все перекладывая и перекладывая их руками на уроке – то за ухо, то назад, то вперед, то на лоб. Ника иногда сидела и считала – сколько раз классная потрогает свои волосы и переложит их с места на место. Тридцать семь, сто шестнадцать… Уроки у нее были скучные, по физике Ника числилась в базовой группе, где обучение было не профильным, поверхностным, и учительница так и относилась к их группе. Пришли, поковыряли задачку, да и ладно. Сама она физику, может, и любила, но не так сильно, как мальчиков.

Поскольку в их классе все это происходило постепенно, то как-то все незаметно и привыкли. Ну так, значит так. Бывает по-разному. Бывает еще хуже. Лялька, по крайней мере, не издевается, как некоторые. Кто-то унижает изощренно, тонко, кто-то грубо и глупо, но все равно ведь – не ответишь. Пока учитель не сделает что-то, во что должна вмешаться прокуратура, администрация школы до последнего будет его защищать. Корпоративная этика, наш всегда прав, потому что он наш. Так было в их школе уже не раз. Ударила учительница третьеклассница – уговорили родителей по-тихому перейти в другой класс. Ударила та же учительница девочку – уговорили по-тихому перейти в соседнюю школу. Не остановила другая учительница детей, когда они впятером избивали девочку, стояла невдалеке, переписывалась с кем-то по телефону, только кричала: «Ну хватит там орать, что вы разорались так? Голова лопнет от вас!» – настойчиво порекомендовали уйти из школы тем родителям, которые все видели, остановили детей и решили потом основательно жаловаться на эту учительницу, а девочка та учится до сих пор в их школе – и ничего. Вот теперь в школьных порнороликах снимается… Звезда…

Унижает еще одна учительница мальчика, издевается над его бедностью, над жалким пиджаком, над застиранной рубашкой, над старыми ботинками, над серыми носками, которые собираются кучей… А что с этим поделаешь? Все ведь знают, почему. Потому что два года назад она пришла в праздник, 23 февраля, в футболке с принтом американского флага на всю грудь и огромный живот, а мальчик сфотографировал ее да и ВКонтакте выложил, с подписью «Так празднуют День защитника Отечества в моей школе». А кто-то принес, показал учительнице. И она никак простить не может. Обиделась, возненавидела. Он же за два года не нашел возможности извиниться.

Школа – это место, где ломают души. Потому что власть учителя над душами детей ничем не ограничена.

Антон ничего этого не знал. Ника иногда рассказывала отцу о событиях в школе, но он так расстраивался, с каждым неприятным событием собирался идти в школу разбираться, писал что-то, какие-то объяснения, заявления, никогда эти заявления не относил, но переживал сверх меры. И Ника перестала ему рассказывать. Пусть отец думает, что у нее хорошая школа. У него и так хватает переживаний. И работа нервная, ответственная, и зрение стало ухудшаться, и жена ушла, и сын погиб, и вообще. Отец тонкий и чувствительный человек, ему надо было не офицером быть, а учителем словесности в гимназии начала прошлого века. Отпустил бы бородку, надел бы золотое пенсне, объяснял бы гимназистам, почему рассказ «Дом с мезонином» всегда будет трогать душу человека, как бы вокруг ни менялся мир…