По всему выходило, что память его подводит, что все инструкции и заклинания позабыты напрочь, а нежить становится все реальнее, все осязаемее.

– Анна… – Голос прошелестел сброшенной змеиной кожей, такой же мерзкий, такой же страшный.

Тень склонилась над девчонкой, точно собиралась ее поцеловать. Нет, не поцеловать! Высосать жизнь – вот что она собиралась сделать!

Гальяно неожиданно для себя разозлился. Какой-то потусторонний упырь прямо у него на глазах пытается навредить его клиентке и безнадежно испортить его репутацию! Никогда раньше магистр не орал так грозно и так громко, никогда раньше не швырял магический шар с такой силой.

Шар разбился о стену в том самом месте, где еще пару мгновений назад покачивалась тень, осыпав клиентку дождем из осколков. А в следующую секунду на шее Гальяно сомкнулись невидимые пальцы, и он узнал, что такое настоящий страх.

Он еще трепыхался, хрипел и боролся, но уже почти смирился с неизбежным, когда дверь кабинета распахнулась, а под потолком невыносимо ярко и радостно вспыхнул электрический свет. Уже почти теряя сознание, Гальяно увидел перед собой озабоченное лицо Громова, а потом в нос шибанул запах гари, и свет снова погас…

* * *

Сказать, что Громов растерялся, когда девчонка заявилась к нему в салон, – это ничего не сказать. Хельга обещала, что после капель та забудет все напрочь, а не верить Хельге не было никаких оснований. И вот, пожалуйста…

…С татуировкой он провозился до самого рассвета. Делал свое дело и чертыхался сквозь стиснутые зубы, потому что ни один нормальный мастер не возьмется выполнить такой объем работы за столь ничтожно короткий срок, но Хельга сказала, что верит в него, и Громов старался, как мог. Картинку сделал на всю руку, но лишь контурно, кое-где красным прорисовал тени, добавил рельефа. Получилось не шедеврально, но вполне сносно. Можно сказать, что своей работой Громов остался доволен. Он набивал последнее хвостовое перо, когда за спиной послышался голос Хельги:

– Светает, мой мальчик, тебе пора!

Пора. А как, скажите на милость, он справится? Как доставит девчонку до дома? Ведь не потащишь же ее прямо в квартиру! Но и на улице не бросишь в такую сволочную погоду. Наверное, у Хельги был ответ на этот вопрос, но она лишь сказала:

– Я тебе доверяю, ты справишься.

Конечно, Громов справился, но чего ему это стоило! Воспоминания той ночи до сих пор свежи в памяти. После недолгих раздумий он решил не заморачиваться, накинул на девчонку свою куртку, на ноги ей нацепил старые тапки Гальяно.

На улице было темно и мокро, за шиворот расстегнутой куртки сыпал снег пополам с дождем. Громов с мрачной решимостью перекинул через плечо девчонку, слетающие тапки до поры до времени сунул под мышку. Свой выбор он остановил на маленьком скверике в нескольких минутах ходьбы от их двора, на секунду задумался, выбирая относительно сухую скамейку, не нашел ничего подходящего и сгрузил бесчувственное тело на первую попавшуюся, нацепил на босые ноги тапки, поплотнее закутал девушку в куртку, сам засел в засаде в ближайших кустах. Хельга сказала, что действие капель скоро закончится, и девчонка очнется в самое ближайшее время, но пускать дело на самотек Громов не стал, решил понаблюдать, проводить это ходячее несчастье до дому.

Чем дольше он сидел в засаде под противным, душу вынимающим дождем, чем больше думал о том, что уже совершил, и о том, что еще придется сделать, тем пакостнее становилось на сердце, тем быстрее росло непонятное раздражение, направленное не на самого себя, не на Хельгу, а вот именно на мокнущую под дождем девчонку. Вот за каким чертом ее понесло именно этой ночью на улицу?! Сидела бы себе дома, смотрела телик – и ничего этого бы не случилось. О том, что при любом раскладе предначертанное нужно исполнить, и на месте девочки-соседки неминуемо оказалась бы другая женщина, он не думал, просто злился, и все, как в лихие подростковые годы.

Она очнулась быстро, может, от пробирающего до костей холода, а может, снотворное перестало действовать. Или всему виной настойчивость дядьки дворника, который вынырнул из темноты как чертик из табакерки? Как бы то ни было, девчонка потопала домой. Громов поплелся следом. Он не особо таился, потому что понимал – в том полуоглушенном состоянии, в котором она находилась, прятаться и шифроваться нет смысла, все равно не заметит. Она и не заметила, нырнула в подъезд, куртку за каким-то чертом утащила с собой. Громов подождал, пока в окнах на четвертом этаже загорится свет, и побрел к себе. На то, чтобы выспаться и хоть немного прийти в себя, у него оставалось всего несколько часов.

Он сделал все, как просила Хельга, качественно, толково и максимально эффективно. Он даже постарался, чтобы тату не особо изуродовало руку этой маленькой дурехи, которая, сама того не ведая, ввязалась в очень нехорошую историю, но на душе было пакостно как никогда, и даже в свободное от работы время Громов не переставал думать над тем, что же он натворил и как все это можно исправить.

Он думал, а тварь, за которой они с Хельгой безуспешно гонялись вот уже который месяц, снова вышла на охоту. Еще одна жертва в череде страшных и жестоких убийств – студентка из Подмосковья, девочка-припевочка, умница, отличница, мамина дочка, девственница, надо полагать… Тело нашли сегодня утром в старом парке. Не тело даже, а то, что от него осталось – горстку пепла у основания почерневшего от копоти турника, к которому была привязана несчастная. И как обычно, никаких свидетелей, никаких следов. Да и откуда следы, если то, с чем им приходится иметь дело, следов не оставляет вовсе. Или оставляет? Хельга утверждает, что с каждой отнятой жизнью тварь набирается сил и становится все более материальной, что, если они не поторопятся, может случиться непоправимое, и пришло время жертв.

Время жертв… Хельга не уточняла, чем или кем они будут жертвовать, Громов и так все прекрасно понимал, оттого, наверное, и злился. Ему бы хотелось, чтобы без жертв, чтобы проблему можно было решить банальным и проверенным способом – с помощью грубой физической силы или, на худой конец, с помощью оружия, но тварь оказалась особенной, так что приходилось жертвовать…

Жертва стояла на пороге салона, и лицо у нее было такое, точно она вот-вот вспомнит. А Хельга говорила, что капли действуют безотказно. Как же безотказно, если вот она – Анюта Алюшина, приманка, наживка и просто жертва, сама пришла?! Может, из-за тату? Может, решила, что тату ей не подходит, вот и ищет способ от нее избавиться? А дылду эту рыжую зачем с собой притащила? В качестве группы поддержки?..

Зря он на рыжую так, потому что именно она прояснила ситуацию. Оказалось, что пришли они не по его, Громова, душу, что нужен им не кто иной, как магистр Гальяно. Рыжая говорила громко, уверенно, а Анюта молчала и лишь посматривала на Громова, как ему казалось, излишне внимательно. Может, все-таки что-то помнит? Или пытается вспомнить? От внезапной догадки кончики пальцев неприятно защипало. А что, получается вполне логично, ну, если предположить, что у женщин вообще есть логика. Девочка пришла в себя на парковой скамейке, в порванной одежде, с татуировкой феникса на руке. Будь на ее месте мужик, он бы попытался разобраться с проблемой более действенными способами, поискал бы свидетелей, к ментам обратился бы, в крайнем случае, но она женщина, а женщине проще доверить свою проблему магистру черной и белой магии Гальяно Всемогущему. Надо будет потом, когда сеанс гадания на кофейной гуще закончится, расспросить друга. Глядишь, удастся узнать что-нибудь новое.