– Анюта, покажи ему! – Любаша дернула Алюшину за рукав. – Покажи ему свою птичку.

– Зачем? – по глазам подруги было видно, что идея эта ей совсем не по душе.

– Он ведь профессионал. Вдруг видел что-то подобное, вдруг знает, кто такое делает. Ну, Алюшина, ты же не маленькая, покажи!

– А что за птичка? – с интересом спросил Гальяно.

– Татуировка. Кто-то сделал ей татуировку, а она ничего не помнит.

– Призрак на такое не способен, – заявил Гальяно. – Призраки – субстанции нематериальные.

– А синяки от них остаются очень даже материальные, – ввернул Громов, внимательно рассматривая Анюту. – Так что там за татуировка? Покажешь?

– Нет! – Анюта тряхнула головой и встала из-за стола. – Люба, нам пора.

Ну, вот что с ней сделаешь?! Любаша разочарованно пожала плечами. За годы дружбы она успела изучить все причуды подружки и знала наверняка: если Анюта что-то для себя решила, переубедить ее не сможет никто.

– А как насчет кладбища? – Гальяно тоже поднялся с кушетки. От недавней расслабленности не осталось и следа. – Анна, что ты делала на кладбище?

– А ты? Что ты делал на кладбище?! – в глазах Анюты вспыхнули злые огоньки.

– Я – ничего. – Гальяно пожал плечами. – Чтобы видеть, мне совсем не обязательно присутствовать. Так ты расскажешь?

Анна уже снимала с вешалки свою куртку. На мгновение девушка замерла, а потом спросила:

– Зачем?

– Чтобы мы могли тебя защитить, – вместо Гальяно заговорил Громов.

– Ты хочешь меня защищать? – В ее голосе Любаше послышалось что-то странное, что-то такое личное, совершенно лишенное нейтральности. Да что это она? Это же здорово, когда вот такие бравые ребята предлагают свою помощь. Хорошо бы еще, чтобы помощь была бескорыстной…

– Не хочу, а собираюсь, – с мрачной решимостью уточнил Громов и встал из кресла.

– Как-нибудь обойдусь! – Анюта с такой силой дернула с крючка куртку, что едва не уронила вешалку.

– Не обойдешься. – Громов говорил спокойно и уверенно, и всего на мгновение он показался Любаше даже надежнее Гальяно, но наваждение быстро развеялось, а на смену ему пришел здравый смысл.

– Защита – это, конечно, очень хорошо, – сказала она решительно, – но хотелось бы узнать расценки.

– Я поставлю твоей подружке энергетическую защиту. – Гальяно поймал Любашу за руку, легонько, но многозначительно сжал пальцы. – Бесплатно, – добавил он после секундных колебаний.

– После семи часов вечера я совершенно свободен. – Громов смотрел только на Анюту. Странно так смотрел, просительно.

– Спасибо. Все это очень мило, но я как-нибудь сама! – Алюшина придержала шатающуюся вешалку.

– А как же сон?! – всполошилась Любаша. – Анют, мы же так и не рассказали магистру про твой сон!

– Какой сон? – в один голос спросили Гальяно и Громов.

– Вещий! Ей снилось, что она горит на костре.

– Ерунда! – фыркнула Анюта, надевая куртку.

– Хороша ерунда, если ты там заживо сгорела!

– Не сгорела же!

– А если это предупреждение? – вкрадчивым голосом спросил Гальяно. – Ты не думала над этим? Вокруг тебя столько всего творится, а ты ведешь себя как последняя идиотка.

– Почему это как последняя идиотка? – обиделась за подругу Любаша.

– Потому что только последняя идиотка в такой исключительной ситуации может отказываться от помощи, – хмыкнул Громов.

– От помощи такого, как ты? – спросила Анюта так тихо, что Любаша едва расслышала.

– От любой помощи, – Громов натянул косуху, в ярости дернул вверх язычок молнии, а потом добавил уже совершенно спокойным тоном: – Ладно, собирайтесь, мы с Гальяно проводим вас до дома.

Любаша уже испугалась, что Алюшина начнет артачиться, но подруга лишь равнодушно дернула плечом. Вот и хорошо. Вот и появится у Гальяно возможность узнать, где она живет…

* * *

1889 год Андрей Васильевич Сотников

– Барин, барин! – Громкий голос Степки бесцеремонно ворвался в безмятежный сон Андрея Васильевича. – Проснитесь, барин! Беда!

– Беда?! Какая беда?! – Андрей Васильевич рывком сел, потряс головой, попытался было открыть глаза, но тут же зажмурился от света, проворчал: – Да не суй ты мне канделябр под нос, песий сын! Говори, что случилось?

– Так я думаю, это… – Степка торопливо поставил свечи на стол, сам вытянулся по струнке у кровати. – Думаю, вам, барин, нужно знать. Вышел я тут по нужде…

– О Господи! – схватившись за голову, застонал Андрей Васильевич. – Голубчик, да какое ж мне дело до твоей нужды?!

– Вышел по нужде, – с каким-то мрачным упорством повторил Степка, – а там полымя на полнеба.

– Полымя?! – Сон слетел, точно его и не было. Андрей Васильевич спрыгнул с кровати, бросился к окну.

Не соврал Степка, было полымя! Пусть не на полнеба, тут уж он преувеличил, но яркий оранжевый огонек расцвечивал-таки горизонт.

– Может, косари костер жгут? – пробормотал Андрей Васильевич, натягивая штаны. – Или пастухи? А, Степка?

– Косари только по росе на луг выйдут, а пастухам зачем же такой кострина? – резонно возразил слуга.

– А тогда что? Думаешь, это оно? – Руки вдруг задрожали так сильно, что пуговицы на рубахе удалось застегнуть не с первого раза.

– Дык откуда ж мне знать?! – Степка развел руками. – Коли барин пожелает…

– Барин пожелает! – Андрей Васильевич бросился к столу, дернул на себя самый нижний ящик, не без душевного трепета взял в руки пистолет. Чем черт не шутит?! Вдруг удастся поймать душегуба?! – Что ты стоишь, Степка? Закладывай экипаж, дурья твоя башка!

– Так уже. – На «дурью башку» Степка совсем не обиделся, знал, что это Андрей Васильевич не со зла, а от нетерпения. – Может, ружьишко прихватить? А то этой вашей игрушкой, – он презрительно глянул на пистолет, – только ворон пугать.

– Бери! – Андрей Васильевич махнул рукой и лихо, как-то даже картинно, сунул пистолет за пояс.

…Они опоздали. Это стало ясно задолго до того, как Андрей Васильевич и Степка добрались до места. Костер уже не горел ярким пламенем, лишь тускло тлел, а летний ветер разносил по округе тот особенный горелый дух, который уже никогда не забыть.

– Матерь божья. – Андрей Васильевич торопливо перекрестился, достал из-за пояса пистолет. – Степка, это ж выходит, не того косоруковские ребятки взяли?

– Тише вы, барин, – шикнул на него Степка и вскинул ружье. – Может, он еще тута ошивается…