Удар и треск ткани. Когти прорвали дорогой костюм, но вместо беззащитной плоти встретили чешую, сравнимую по твердости с чешуей дракона.

– Молодец! – выкрикнул Раум с какой-то веселой злостью. – Еще давай!

Кари взревела и снова ударила. Еще, и еще. Попыталась впиться в горло зубами, и чуть было не обломала клыки.

Демон не сопротивлялся. Даже не пытался уклониться, хотя удары получались весьма ощутимыми. Будь на его месте человек, от него давно остались бы кровавые ошметки.

Кари еще раз попыталась его укусить, сползла на пол и заплакала.

– Ну, все, уже все… – он тоже опустился рядом, сгреб ее в охапку. Волчица, всхлипывая, уткнулась носом в порванный костюм. За дикую вспышку было стыдно.

– Зачем?

– Так было надо, – тихо и серьезно ответил Раум. – Плачь, детка, не надо стесняться. Я никому не расскажу, что ты не из камня и даже умеешь плакать.

– Гад ты, – в отместку она оторвала лацкан у его пиджака и шумно высморкалась. – Тоже мне мозгоправ-любитель. Я тебя просила лезть ко мне в голову? С чего ты вообще решил, что мне это нужно?

– С того. Ты бы себя видела. Ходишь уже три месяца с таким лицом, словно у тебя запор и ты мечтаешь кого-нибудь убить по этому поводу, – он вздохнул. – Кари, детка, я очень уважаю твой поступок и твой выбор. И Маккензи уважаю – он отлично держится, я вот не знаю смог бы я так на его месте. Но насчет погони за иллюзиями я не шутил.

Она оскалилась.

– Ты снова?!

– Нет, Кари. Я не призываю тебя его бросить. Просто подумай как вам жить дальше с тем, что есть.

– Подумаю, – она поднялась. – Мне надо умыться.

– Пойдем – провожу.

– И ты все равно козел, ди Форкалонен. Редкостный.

– Не благодари, детка. Я всегда к твоим услугам.

Умывание не помогло – Чарльз сразу понял, что с ней что-то не так.

– Что-то случилось?

– Случилось? – фальшиво удивилась она. – Да нет. Что может случиться?

– У тебя глаза красные.

– Лаборантка пролила раствор алхимической руты. Знаешь, какая она едкая?

Он не поверил, но промолчал. Волчица устроилась на заднем сиденье. Чарльз завел мотор и вырулил с парковки. Всю дорогу до медицинского центра Кари была задумчива. В голове неотвязно крутились сказанные Раумом слова. И вера в том, что все можно поправить таяла быстрее снега в летний день.

А если Раум прав и нельзя? Что тогда?

Нет, Чарльза она не бросит. Потому что он нужен ей. Здоровый или больной, богатый или бедный, герой или изгой – он ее пара. С ним хорошо. Правильно. Уютно. Только с ним она чувствует себя женщиной. Не холодной дамой-ученой, не диковинкой под стеклом, не выгодной инвестицией. Просто женщиной. Любимой.

Ей сочувствовали, она знала. Притворно вздыхали в спину: “Ах, бедняжка. Выходила-то замуж за здорового”. Кари только усмехалась, ловя чутким слухом обрывки сплетен. Что они понимают, глупые курицы?!

У нее есть все. Кари не нужен мужчина, как денежный мешок, источник высокого положения в обществе или иных благ. Ей нужна… близость. Взаимность, тепло, понимание без слов. Ощущение родства душ и абсолютное доверие.

Никто никогда не любил и не полюбит ее так, как Чарльз, а она нуждалась в его любви. Не в том, чтобы ее брали на ручки и решали проблемы (Чарльз готов был это делать, но она никогда бы не позволила). Просто в ощущении себя бесконечно значимой и нужной.

Каждая женщина мечтает о подобном, но не каждой везет встретить своего мужчину.

Она покосилась на мужа. Аура светилась, чуть пульсировала. Нормальная аура здорового волка, если бы не черное пятно на уровне третьей чакры.

Это не болезнь, болезни Кари ощущала, как чуждые сущности. Тетка Ванда называла их духами, сама Кари предпочитала термин “паразит” – простенько и отлично отражает суть. Она даже умела изгонять не слишком мощных паразитов, хотя тетка делала это куда быстрее и с меньшим риском для пациента.

Но это пятно не было сущностью. Оно было… пустотой. Разрывом в эфирном теле.

“Неизлечим” – повторяли светила медицины, и с каждым разом верить, что они ошибаются, становилось все сложнее.

Если в возмутительных словах, что наговорил ей Раум, и было зерно истины, то точно не в том, что Кари цепляется за врачей, потому что боится жизни с калекой. Просто нельзя отступать, если есть надежда. Надо бороться до последнего.

Но если надежды нет?

В чем-то станет проще. Можно будет отпустить, перестать цепляться за несбыточное. Научиться жить с тем, что есть и быть благодарной судьбе хотя бы за это.

И продать квартиру в центре, чтобы переехать в просторный дом в пригороде. Кари и купила ее потому, что так ближе до большинства медицинских центров.

Не смертельно. Могло быть куда хуже. Чарльза могло просто не быть в ее жизни.

Эта мысль заставила ее вздрогнуть.

Автомобиль под его управлением плавно свернул куда-то, сбавил скорость и остановился.

– Приехали? – она потянулась к ручке двери. – Что-то быстро.

– Приехали, – он вздохнул. – Домой.

Она растерялась.

– Почему домой? А как же доктор Фарелл?

– Я туда не поеду, – голос Чарльза звучал твердо. Словно он тоже принял решение. – Кари, пошли домой. Это разговор не для парковки.

Что он еще задумал? От торжественно-серьезного тона стало страшно. В животе что-то болезненно сжалось в предчувствии неприятных новостей.

Отложить это все? Потребовать, чтобы Чарльз снова завел машину и отвез их к доктору Фареллу?.

Но ведь поговорить все равно придется.

Волчица вылезла из машины, и, переминаясь, ждала пока Чарльз выгрузит кресло, пока перелезет в него. Молча подошла к лифту.

Прорвало ее уже когда Кари перешагнула порог квартиры и захлопнула дверь.

– Ну что еще?! К чему был весь этот спектакль?

Он вздохнул.

– Кари, девочка моя, пора признать, что это бессмысленно. Мне здесь не помогут. Я принял решение – возвращаюсь на север. Уже взял билет, поезд на следующей неделе.

– Мы возвращаемся на север? – она сердито нахмурилась. – Знаешь, это не очень-то правильно с твоей стороны: принять такое решение даже не посовето…

– Не мы. Я.

Сердце замерло. Остановилось, перестало биться. Время застыло тягучей патокой, как тогда, в больнице. И снова, как тогда, морозный ком в желудке – животный страх потерять своего волка навсегда.

– Бросаешь меня? – собственный голос звучал глухо, но на удивление спокойно. Даже бесстрастно.