– Откуда?

– Ну, тогда поехали! – со странной логикой обрадовался шофер.

Потом лихо газанул, крутанул руль в проволочной оплетке и, подняв густые клубы пыли, резко рванул с места.

Сначала молчали. Городецкий смотрел в окно и ни о чем не думал. Шофер тоже молчал с полчаса. Потом заскучал и церемонно представился:

– Владимир Ильич. Ну, как Ленин. Так и кличут все Лениным.

Пассажир ответил:

– А я просто Илья. Хочешь – Максимович.

Водила был, скорее всего, его возраста или чуть моложе. Ошибся: тезка вождя оказался совсем молодым мужиком, на пятнадцать лет моложе неразговорчивого пассажира. «Сельская жизнь, – подумал Городецкий. – Труд, пьянство и все остальное». «Ленин» что-то рассказывал, но он его почти не слушал. Водитель покосился и замолчал.

Доехали за минут пятьдесят. Машина резко затормозила, и задремавший режиссер открыл глаза.

Это и вправду был хутор. Большой крепкий брусовый дом. Несколько добротных хозяйственных построек. Коровник, ухоженный огород за домом, безбрежное поле картошки и яркий цветник перед крыльцом.

На звук мотора на крыльцо вышла женщина в байковом халате, белой косынке и галошах на босу ногу.

Она внимательно, с прищуром разглядывала нежданных гостей. «Ленин» поспешил ей навстречу. Что-то объяснял ей довольно долго, размахивая руками.

Городецкий вышел из машины размяться и подышать свежим воздухом. А воздух и вправду был необыкновенным. Он вспомнил, как Женя говорила: такой воздух можно резать на части и есть. Она всегда выражалась несколько высокопарно. Но здесь ее выражение подходило как нельзя лучше.

«Ленин» поспешил обратно к машине.

– Нормальненько, – радостно сообщил он, – на постой принимают.

Женщина на крыльце посмотрела на гостя внимательно и строго и разрешила:

– Заходите.

Указала «его» комнату, объяснив, что комната старшего сына, а тот в армии. В избе была такая стерильная чистота, что он удивился: крахмальные кипенно-белые занавески, горка подушек в белоснежных кружевных наволочках. Разноцветные половики и огромный красный ковер на стене. Большая «плазма» – и самовар рядом с ней. Двухдверный «Шарп» в кухне – и дрова, сложенные в огромной корзине.

Он расплатился с «Лениным», и тот, довольный, шепнул ему:

– Наталья Ванна. Хозяйка. Жена моего кума. Женщина строгая, но хорошая.

И подмигнул: типа, не боись!

Наталья Ивановна вопросов не задавала. Сказала коротко:

– Устраивайтесь, а потом обедать. Там и муж подойдет.

Он, смущаясь, вынул свои припасы и протянул ей. Хозяйка внимательно посмотрела на гостинцы, покрутила в руках баночки, заметила:

– Пригодится! Все когда-нибудь пригодится.

И стала накрывать на стол, временами поглядывая в окно.

Потом что-то услышала, и лицо ее просветлело.

– Хозяин! – смущаясь от явной радости, сообщила она и бросилась открывать двери.

Вошел высокий и крепкий мужчина с яркими голубыми глазами.

– У нас гости? – удивился и чуть нахмурился он.

Хозяйка, чуть покраснев, кивнула:

– Ленин привез. Приятель его, из Москвы. Дирижер.

Городецкий удивленно округлил глаза:

– Дирижер? А, ну да… Почти. Точнее, режиссер. Городецкий Илья. Может, слышали?

Хозяева растерянно переглянулись, и Наталья Ивановна, покраснев, тихо проговорила:

– Слышали. А то как же. Кто ж не слышал?

Спал Городецкий так крепко, что, проснувшись, ощутил себя не разбитым, а, напротив, свежим, как в юности. Он бодро вскочил с кровати, взял вафельное полотенце и вышел во двор, к умывальнику. Хозяйка работала на грядках. Услышав звук воды, она обернулась и приветливо помахала.

– Как почивали? – спросила она чуть позже, ставя на стол крынку с молоком и миску с оладьями.

Он, улыбнувшись до ушей, ответил:

– Сказка, а не сон! И не припомню, когда так спал.

Она усмехнулась:

– Ну, это понятно. Все тут спят как в могилу проваливаются.

– Ну и сравненьице! – удивился он. – Сразу как-то не по себе.

Наталья Ивановна смутилась и присела на край табуретки. Помолчав с минуту, спросила:

– А планы у вас какие? Может, по грибы или по ягоды? Или на сеновале вам постелить? Подремлете там. Там сено свежее, луговое. Так пахнет!

Он развел руками:

– Ох, и не знаю. Правда поваляться, может? А что, грибов много?

– Есть, – подтвердила она. – Здесь, рядом, в подлеске – так, по мелочи: сыроежки, подберезовики, красные попадаются. А если за груздем или за рыжиком, так это в дальний лес надо. И ягоды есть: черника, малина. Брусника скоро начнется. – Хозяйка задумчиво посмотрела на гостя: – Только вот собирать их – тяжелое дело. Малина – в буреломе, все обдерешь, брусника – на болоте. Наползаешься, пока ведерко наберешь. Да и комарье там злое.

Городецкий замахал руками:

– Не-е-ет! Такое не для меня. Я уж лучше за грибами, за теми, что в подлеске.

Наталья Ивановна кивнула:

– Лады. Побродите по краю, чтобы дом было видно. Ну а к трем приходите обедать. И хозяин подъедет.

Грибов он не набрал. Пара-тройка сыроежек и два переросших подберезовика – разве же это грибы? Сел на опушке и стал смотреть вдаль. Бесконечное поле и темный лес были прекрасны. И тишина стояла такая, что звенело в ушах.

Он лег на сухую траву и, закинув руки за голову, закрыл глаза. Убежать получилось. Почти. От Москвы – душной, пропеченной, суетливой, шумной – сумел. От себя – вряд ли. Никогда и никому не удавалось от себя убежать. И все же смена обстановки – совсем не плохая идея. Зачем он сбежал? Чтобы не видеть ее. Не объяснять и не выяснять. Чтобы набраться сил, которых почти не осталось. Сколько он здесь выдержит? Сколько можно злоупотреблять гостеприимством незнакомых людей? Пару дней, не больше! А потом – обратно. В свою конуру, к своей бессоннице, к телефону…

Есть надежда, что она обидится. Всерьез. И пошлет его ко всем чертям. Выходит, за этим и сбежал? Может, хватит врать самому себе? Да нет, все правильно. Хорош, хватит. Отправляйся снова в постылую колею. Пусть мерзко, никчемно, зато нестрашно и привычно. Тяжеловаты в его возрасте такие потрясения. Покой, кефир и сладкая булочка перед сном. Придите в себя, Илья Максимович! Вы, батенька, свое отпили, отъели и – отлюбили.

Он не заметил, как заснул. А когда проснулся, на часах было почти три. Он быстро зашагал к дому. Опаздывать не хотелось: зачем хозяйке лишние хлопоты?

Во дворе стоял «газик» хозяина. На столе – щи и картошка с мясом. Домашний квас странного белого цвета, острый, шипучий и кислый. В жару – самое то.