— И еще одно, — монах снизил свой голос до шепота, — вот послание его святейшества. Те словацкие селения, что остались без сюзеренов, переходят под покровительство нашей матери-церкви. А потому опеку над ними должен принять орден Святого Креста, ибо там идет многолетняя и изнурительная война с уграми, принявшими ислам. Это война за веру, и вести ее должен меч церкви — вы, братья-рыцари!

Андрею сразу поплохело от таких слов — теперь он полностью уверился, что орден действительно стал разменной монетой в чьих-то руках, заложником политических игрищ.

Взглянув на отца Павла, он уверился в правильности своих мыслей — в глазах священника плескалась безысходная тоска. Старый рыцарь все понял правильно и тихо произнес:

— Надеюсь, его преосвященство позволит мне пойти в этот поход! Я все же рыцарь ордена и лишь потом священник.

— Я сам хотел тебе это предложить, брат мой. Наша паства за горами осталась без духовных поводырей, и мы сами толком не знаем, что там сейчас происходит. Конечно, брат Павел, тебе следует отправиться в этот поход с его светлостью. Тем паче его преосвященство назначил тебя духовником главы ордена Святого Креста.

Монашек им подчеркнуто низко поклонился и, сославшись на необходимость ознакомиться с сельской церквушкой и местными селянами, испросил разрешения, которое Андрей ему сразу же и дал — попробовал бы он отказать! И остались они со старым рыцарем вдвоем в трапезной, пасмурно глядя друг на друга.

— Это «подстава», брат-командор, как ты иногда любишь выражаться! — хмуро произнес отец Павел. — Теперь я полностью уверен в этом, как и в том, что Белогорье решено отдать панам, а нас погубить.

— Думаю, свои богемские и моравские замки мы недолго будем держать в своих руках, — уныло сказал Андрей. — Ясно, что папский престол не выдержал давления. Вот только кого?

— «Братства Святой Марии»?

— Их тоже, но это не главное. Тевтонам не терпится убрать конкурентов вроде нас. Но их земли между Рейном и Эльбой, а там наших замков давно нет. Будут ли они вот так добивать? Ведь это же к ним и вернется со временем?! Вряд ли… Тут что-то другое…

— Чешский король Вацлав?

— Столько лет нас прикрывать и на такое пойти?! Сомнительно. Да и зачем — орден наш в большинстве своем из славянских рыцарей, а его величество к тевтонам враждебен, что германцам, что австрийцам. Если только не встал перед выбором отдать польские земли… И вместо Кракова решил пожертвовать орденским достоянием…

— То есть за этим делом, если я понял тебя правильно, стоит гнездинский князь Болеслав?

— А ему какая корысть южных своевольных магнатов усиливать? Они и так на его власть плевать хотели, с гонором все, и вот так укрепить их могущество?! За счет церковных владений?! И сейчас, когда христианство еще непрочно?! — Андрей пожал плечами. — С паном Сартским понятно, его желания и возможности на поверхности, он — враг открытый. Но князь Болеслав? Не думаю! Ведь как ни крути, мы ему в большей мере союзники, чем враги. Так что не он это! А вот то, что враги наши люди очень серьезные, так это ясно. За три недели такие меры предприняли, на это надо нешуточное влияние или власть иметь. Но, сдается мне, и они не настроены орден окончательно добивать…

— С чего ты сделал такой вывод, брат-командор?! — Отец Павел наклонился, Андрей ощутил всем лицом его жаркое прерывистое дыхание, видел лихорадочный блеск глаз.

— Смотри, что получается, если рассуждать без гнева и пристрастия. Орден на Каталаун завели, но не весь, кое-что осталось. Вот оставшихся и принялись добивать со всем усердием — два последних командора у кого-то вызывали если не страх, то определенное беспокойство. А потом как обрезало — целенаправленных усилий не было. Орден не стали добивать! Да, он влачил существование, но его сознательно не убивали окончательно. Будто решили оставить про запас. Типа пусть себе вошкаются крестоносцы, придет время — поддержим или уничтожим, как нам заблагорассудится.

— Ты хочешь сказать, что наши враги сейчас приняли эти меры?

— Да. Вот только неясно — или они хотят вернуть статус-кво, а значит, убьют меня и успокоятся, или, может, полностью уничтожат орден. Довершат, так сказать, начатое пятнадцать лет назад. Или…

— Что или?! Да говори ты, не тяни! — Голос отца Павла задрожал. Старику была тягостна эта терзавшая душу нарочитая пауза.

— Или нам дают возможность проявить себя, выталкивая, другого слова и подобрать нельзя, в Словакию. А там как карта ляжет — сумеете, так закрепите за собой территорию целого княжества, захваченного более чем на три четверти уграми, не сумеете… Ну последний вариант перед глазами — если не погибнем, то будем влачить дальше свое незавидное существование. Только предгорье на загорье сменится, и хлеба не станет. Хорошо, если церковь уговорит пана Сартского такой же обоз снарядить.

— Да уж! — только произнес священник, и Андрей поневоле улыбнулся, так отец Павел этим восклицанием походил на незабвенного Ипполита Матвеевича Воробьянинова.

— Пан, а он захватит Белогорье при таком раскладе, нам пару обозов пошлет, а там горло и передавит. Вот такие невеселые перспективы. И ты знаешь, я все же к последнему варианту склоняюсь…

— К какому?

— Меня хотят прибить! И монашек на это намекает!

— Он?! — изумился отец Павел. — Да он ни слова про то не сказал!

— Вот-вот! Зато слишком выразительно в Словакию выпирает, типа там хоть и угры, зато целее за горами будешь. Меня другое беспокоит, а не собственная судьба. Видишь ли — мы перебрали разные варианты, но так и не можем ткнуть пальцем и воскликнуть — вот он, вражина! Когда недругов слишком много, но они настолько бесцветны и бесплотны, аки призраки, я о пане Сартском не говорю, вот это больше всего и настораживает. Неизвестно, от кого из них плюха прилетит. Так что на измене весь сижу и остерегаюсь неизвестно кого!

— Не только ты, брат! И я, признаюсь честно, не ожидал, что так скоро войдешь в курс наших дел.

— Да тут и входить не нужно, подумать только над тем — кому это выгодно?! Ну ладно, мы сейчас все равно не найдем наших неизвестных «друзей», а потому давай лучше пойдем, посмотрим, помацаем, что нам на семи возах привезли. Надеюсь, стоящее… Хотя дареной лошади в зубы не смотрят… Если только это не «троянский конь»…

Путник, закрывшийся от осеннего дождика в длинном плаще, остановился перед купеческой лавкой, которых в торговом и богатом Кракове было превеликое множество, даже магометанских, где продавались товары на любой вкус. Но то — дело насквозь обыденное, религия религией, а товары товарами, их продавать нужно, и война этому делу не помеха.

Лавка была довольно богатой, не какой-нибудь лоток, а добротный каменный дом. Пусть не в центре города, куда магометанам ходу нет, но и не за крепостными стенами, где ютятся бедные ремесленники и торговцы, продающие свои товары с лотков.