– Мы можем поговорить о чем-то еще, не о свиданиях? На свете много всякого, кроме – кто с кем хочет встречаться и «Боже мой, так ты еще не позвонил ей?». Мы же не в этом гребаном «Сексе в большом городе».

Аурит подняла брови, откинула голову и задрала подбородок, так что теперь, при всей своей миниатюрности, смотрела на Нейта сверху вниз, будто с какого-то насеста.

– О, извини, Нейт. Я и забыла, какой ты глубокий. Глупая, досаждаю тебе девчоночьей ерундой. Может, поговорим о ядерном разоружении?

Как же так получилось, что он опять не прав? Нейт не понимал, что случилось, но исправить ситуацию уже не мог.

– Извини. Я просто устал.

– Неважно, – Аурит пожала плечами. – Все в порядке. Мне только не нравится, что многие мужчины относятся к «свиданию», как к чему-то несерьезному. Это такое ослиное упрямство. – Она холодно улыбнулась и, кивнув в его сторону, не оставила сомнений в том, кого имеет в виду. – На самом же деле, свидание – возможно, самая информативная форма человеческого взаимодействия. Ты оцениваешь человека, решаешь, стоит ли он твоего времени и внимания, и он делает то же самое. Фактически это меритократия в применении к личной жизни, но без обязательной отчетности. Мы добровольно предлагаем себя в качестве объекта для интимной инспекции и одновременно подобным же образом изучаем других. Мы стараемся сохранить в целости наши души, стараемся не дать им остыть и загрубеть. Мы надеемся, что будем счастливее наших родителей, которые прожили этот отрезок жизни, эти лучшие годы в одиночестве, сами по себе, в полной изоляции. Но кому это нужно, да? Девчоночья чушь.

Это и есть классическая Аурит. Берет то, что интересно ей лично, и с присущим ей мастерством и изобретательностью превращает в Нечто Важное. Аурит и в голову не приходит, что в жизни есть вещи и темы, более заслуживающие внимания и заботы, чем поиски счастья женщиной верхнего среднего класса, счастья, неизменно понимаемого ею в буржуазном смысле слова – в виде уютно соединившейся пары. Аурит думает, что стоит только сформулировать и донести до всех, как это важно для женщин, и мир сразу преобразится и станет иным. Она совершенно не понимает, насколько узок ее взгляд на жизнь, насколько невосприимчива она ко всему, происходящему вне сферы ее собственных забот и увлечений.

– Ну, не знаю, – протянул Нейт умиротворяющим тоном, хотя и намеревался выразить несогласие. – Легко преувеличить значение того, что зацепило тебя лично. Матери, дети которых не очень хорошо проходят тесты, обычно уверены, что хуже этих самых стандартизированных тестов нет в мире ничего. Я не думаю, что свидание есть тот самый бич современной жизни, каким ты стараешься его представить. Я вообще не думаю, что оно так уж важно. Это всего лишь один из аспектов жизни и определенно не самый значимый.

– Нет, конечно. Ты ведь и не хочешь так думать, верно? – задумчиво заметила Аурит отстраненным тоном натуралиста, классифицирующего какой-то только что открытый вид. – Может быть, когда тебе снова станет одиноко, ты взглянешь на это с другой точки зрения. Но пока волноваться нет причин, пока можно преспокойно сосредоточиться на своей книге и такой важной, такой высокоинтеллектуальной рецензии и чем-то там еще. И продолжать убеждать себя, что ты слишком велик, чтобы думать о таких пустяках.

Интересное замечание.

– То есть ты хочешь сказать, что я непробиваем.

Ответить Аурит не успела – к ним подошла официантка:

– Закончили?

– Э… нет, – буркнула Аурит, поднося ко рту вилку с кусочком пиццы.

Официантка удалилась, состроив недовольную гримасу. Аурит вспыхнула от возмущения. Плохое обслуживание всегда задевало ее, служа таким же источником раздражения, каким была наука для средневековой церкви.

– Вот вернется, а я скажу, что на пицце слишком много аругулы.

– Привет, ребята.

Они оба повернулись. Возле их кабинки стояла Грир Коэн. Та самая Грир Коэн, чей аванс вызвал столь недобрые чувства на обеде у Элайзы. Грир весело улыбалась, словно встреча с ними была лучшим, что случилось с ней за последние недели.

Вообще-то, ничего особенного в этом не было. В Бруклине люди появляются в самых разных местах. Хотя в последнее время разделенные по демографическим признакам части резко расширились за счет сети баров и ресторанов, в глазах Нейта его район никогда не был таким тесным из-за обилия в нем знакомых.

– Я так и думала, что это вы, – сказала Грир, по-девчоночьи растягивая гласные.

Копируя манеры развеселой девчонки, она дополнила образ жевательной резинкой во рту, короткой теннисной юбкой и колготками с эффектом искусственного загара.

– Слышали про твою книгу, – сказала Аурит. – Поздравляю. Отличный шанс.

Грир снова улыбнулась и пожала плечами, как бы говоря, «да ладно, кто я такая?». Будто удачная сделка с книгой просто свалилась под ноги, а она почти и не заметила. Теперь Грир определенно стала горизонтально ориентированной личностью. Даже ее сексуальность отдавала искусственностью. Есть люди, от которых просто разит сексом. Грир, несмотря на приверженность подростковому стилю одежды, источала терпкую синтетическую сексуальность, как какая-нибудь красотка, фотографии которых мужчины лепили на стену в 1940-х.

Когда они виделись в последний раз, на какой-то вечеринке, у них завязался долгий, тягучий спор. Нейт заметил, что в некотором – только в некотором – смысле женщине легче отказать мужчине в сексе. Когда «нет» говорит женщина, это никого не задевает. Мужчина готов к тому, что ему откажут. Но когда отказывает мужчина, женщина чувствует, что с ней что-то не так, что она, может быть, толстая, и ее никто не хочет. Мужчина в такой ситуации выглядит болваном, ничтожеством. Грир обозвала его сексистом и задницей и обвинила в том, что он отказывает женщине в праве выбора и не признает всей серьезности сексуального харассмента и насилия. Нейт подумал тогда, что она либо слишком категорична, либо намеренно извращает его точку зрения, либо же просто не может понять, в чем смысл обозначенного им различия.

Слушая, как Грир описывает свою книгу («отчасти это воспоминания о моих подростковых впечатлениях, отчасти что-то вроде альбома с фотографиями, рисунками и лирикой»), он поймал себя на том, что не может оторваться от ее декольте. Как раз в этот момент Грир энергично закивала в ответ на какое-то замечание Аурит. Ее груди под оливково-зеленым топом были именно того размера, который ему нравился, достаточно большие, чтобы заполнить бокал для вина (красного). Он попытался поднять голову и наткнулся на ее взгляд.

– Было приятно вас повидать, – сказала она. – Пока.

Грир повернулась и направилась к бару, и Нейт, провожая ее глазами, отметил, как подпрыгивает в такт бойкой походке вылепленная сердечком попка.

– Я говорила, что Ганс приезжает в город через пару недель? – спросила Аурит.

Ганса, дружелюбного немецкого журналиста, носившего очки в круглой оправе, Нейт воспринимал, скорее, как приложение к Аурит, чем как самостоятельную личность. Его присутствие в жизни Аурит, полуматериальное, учитывая удаленную природу их связи, давало ей основание читать другим лекции на тему их романтических отношений.