– Чудесно, – ответил Нейт, созерцая ритмично двигающиеся половинки.

Косые солнечные лучи падали в окна «Укромного уголка» – «открыто с 7.00 до 19.00» – и забирались в поблескивающие воронки пыли под стульями и прилавками, заставленными кофейными банками.

Как бы ни относился Нейт к джентрификации, обилие появившихся в последнее время кофеен не могло не радовать. Трудно поверить, что бледные, с покрасневшими глазами фрилансеры и аспиранты, ежедневно собиравшиеся когда-то в заведениях вроде «Укромного уголка», работали в своих унылых комнатушках. «Знаешь, иногда просто хочется увидеть живое человеческое лицо», – объяснял Нейт отцу, осуждавшему пустую трату денег и превозносившему достоинства домашней эспрессо-машины. Он не стал говорить, что работа в «Укромном уголке» отвлекает от порно и повышает производительность труда, благодаря чему он легко возмещает расходы на кофе.

Нейт выбрал «Укромный уголок» по двум причинам: близость к дому (всего-то полтора квартала) и Бет, работавшая в кофейне за прилавком. Вот и сейчас он встретился с ней глазами. Бет улыбнулась и вопросительно взглянула на его ноутбук. Нейт пожал плечами и состроил гримасу, как бы говоря, что работа идет ни шатко ни валко. На самом деле он просматривал пришедшее по электронной почте предложение от крупного розничного поставщика. Самое время купить домашнюю копировальную машину!

Сказать по правде, ему никак не удавалось сосредоточиться. Мысли постоянно уходили в сторону. К проблемам личного свойства. К Ханне.

Он не позвонил ей на следующий после обеда с Аурит день. Решил подождать еще денек. Показать Аурит символическую фигу. В тот вечер она его просто достала! Но… идея позвонить Ханне казалась не такой уж плохой. Он провел с ней ночь. Она приготовила ему завтрак. В голосе Ханны, вопреки мрачным прогнозам Аурит, не прозвучало слезливых упреков, хотя ему и понадобилось шесть дней, чтобы снова выйти на связь. Она показалась немножко замедленной, сонной, но после паузы, достаточно долгой, чтобы он успел услышать тревожный звоночек, сказала:

– Конечно, давай придумаем что-нибудь.

С тех пор Нейт успел внести кое-какие поправки в свою рецензию на израильскую книгу и заполнить подробную анкету, присланную из отдела маркетинга издательства. Уже в феврале его собственная книга должна была появиться на прилавках магазинов по всей Америке. Думая о Ханне, он ощущал легкое возбуждение. Она не только нравилась ему; ему было хорошо с ней, не то что с Аурит. Раздражительность и сварливость – с одной стороны и внимание и добродушие – с другой. Он будто становился другим человеком, и не просто лучшим, а собой настоящим. Вот только этот настоящий Нейт, великодушный и внимательный, материализовывался лишь по случаю, при особенных обстоятельствах, как блудливый домашний кот. Его вызывали к жизни новые люди или хорошие новости. Никогда еще Нейт не был таким снисходительным и терпимым, как в первые недели после появления его книги в продаже!..

Но фаза первого знакомства заканчивалась, и вскоре им с Ханной предстояло двигаться дальше. Разговоры о том, что она не хочет спать с ним, что она знает его недостаточно хорошо, ясно давали понять, что ей не нужна случайная связь. Попросив Ханну об еще одной встрече, он молчаливо соглашался с ее условиями. (Именно поэтому Нейт и колебался со звонком, о чем он и рассказал бы Аурит, если бы та не обрушилась на него с упреками!) После второй ночи сказать Ханне, что он не ищет серьезных отношений, было бы еще труднее. Да и повторять при каждой встрече одну и ту же реплику как-то не хотелось. Чутье подсказывало – Ханна не из тех, кто, услышав это, похлопает ресницами и скажет: «Эй, я тоже ничего серьезного не ищу», как говорят большинство девушек, принимая правила игры. Бывая с Ханной, он всегда старался не ляпнуть что-нибудь такое, что пролило бы воду на живой, задорный огонек их непринужденного флирта. Нейт чувствовал, что и сегодняшний вечер не станет исключением.

За окном, внизу, скрипнул тормозами автобус. Нейт устало потер ладонями виски. От Аурит в любом случае никакой помощи ждать не стоило. Она не понимала (и сознательно не желала понимать), что в том уголке ментального пространства, где она хранила картинки нежных объятий, Нейт видел себя читающим в постели и ощущающим рядом некое постороннее присутствие – влажное дыхание и шепот: когда же ты выключишь свет? Он представлял, как окидывает прощальным взглядом комнату, закрывая дверь и отправляясь к какой-нибудь подружке, «потому что так ведь удобнее, верно?» Он видел развязный, необузданный секс, надежно спрятанное порно и киношные ночи – популярные и получившие хорошие отзывы индии-комедии на «Нетфликсе»[41]или, может быть, при серьезном настрое, документальный фильм.

Нейт любил человечество абстрактно – права человека, равные возможности, искоренение бедности. Теоретически он даже сочувствовал тем, чьи возможности ограничены: «надо принимать во внимание глубинные причины», «тяжкий гандикап отсталости», «инфантилизующая культура потребления». Но стоило присмотреться повнимательнее, навести микроскоп, и человеческие существа представали, на его взгляд, в довольно непривлекательном обличье: жадными, неряшливыми, лицемерными, погрязшими в заблуждениях. Секс, сексуальный импульс, был своего рода приманкой, иллюзией, изобретенной животным организмом, заботящимся только о самосохранении. Макияж, прически, бритые конечности, подтянутая в спортзале мускулатура, вежливые манеры, защитные слои – юность, успех, даже доброта – разве все это не прикрытие для прячущегося под ними жалкого и алчного «я»? И дело не в женоненавистничестве. Мужчины, если рассматривать их в натуральном виде, без прибамбасов, выглядели ничуть не лучше. Но мужчины Нейта не привлекали и не отвращали. Мужчины не понуждали его контактировать с их наименее привлекательными аспектами. Выгребные ямы потребностей, темные уголки жалости к себе, самые тщеславные и безобразные мысли, досаждавшие его друзьям в темный час бессонницы, оставались по большей части скрытыми от него, как зловония, всасываемые вытяжными вентиляторами современных санузлов.

Но, возможно, он обманывал себя самого. Во всяком случае, абстрактные идеи определенно не мешали ему делать то, что представлялось неприемлемым в философском плане: например, пользоваться потребительскими товарами из Китая, летать на самолетах, слушать Тори Эймос[42]. Пожелай он отношений, никакие аргументы его бы не остановили! Может быть, проблема не в «почему», а в «том», что он просто не хочет никаких отношений? Ему хватает работы, а для компании и поговорить вполне достаточно друзей.

Что тут плохого? Почему женщинам позволяется выставлять больными мужчин, которые всего лишь не хотят заводить подружек? В Паутине полно сайтов, написанных вроде бы умными, «независимыми» женщинами, которые кроют таких мужчин, не стесняясь в выражениях. Будь с кем поспорить, Нейт указал бы на то, что стремление женщин к отношениям объясняется их нежеланием на некоем глубинном уровне быть одиночками. Это вовсе не благородные, возвышенные личности, озабоченные благоденствием нации или какого-то сообщества. Они просто впадают в экстаз, представляя, как вместе готовят обед, как бойфренд игриво шлепает подругу по попке посудным полотенцем, как они режут овощи, потягивая вино и слушая Национальное общественное радио (желательно в купленной совместно квартирке довоенного дома с модернизированной кухней). Что ж, имеют полное право. Но кто дал им право очернять и обвинять во всех грехах тех, у кого другие предпочтения? Что если в представлении Нейта приятный обед – это «пицца селесте для одного» и «Герой нашего времени» Лермонтова? Кто скажет, что его идеал хуже?