Пухлый коротышка с торчащими в разные стороны рыжими кудрями и комичной эспаньолкой на рыхлом подбородке призывно махнул рукой. В тот же момент горячая маленькая рука обожгла его ребра, юркнув в обнаженную складку локтя. Он увидел белые полумесяцы ее ногтей, вспыхнувшие на загорелой коже его предплечья, и глубоко вдохнул.

Оказалось, что Джо была окружена волшебным облаком и являлась его сердцевиной и источником. Снаружи облако увидеть было невозможно, но, очутившись внутри, Коновалов не только видел, он чувствовал его всем телом. В нем гремела гроза, сверкали неровными зигзагами молнии, пронизывая тело острыми, как иглы, электрическими разрядами. Раскаты грома были непрерывными. Юрий не был уверен, что слышит их ушами, скорее чувствовал, как они прокатываются по его телу. Внутри облака распускался и вял жасмин, созревали персики и беззвучно падали на укрытую мягким зеленым мхом землю. Внутри облака, сияя на солнце, плавно взмывали ввысь величественные цеппелины. Внутри облака с упирающегося в небосвод дерева сыпались и сыпались белые цветы апельсина. Внутри облака двугорбые верблюды несли по ночной пустыне укутанных с головы до пят бедуинов. Внутри облака теперь была единственная пригодная для дыхания атмосфера. Коновалов еще раз вдохнул и поймал себя на том, что не хочет выдыхать. Хочет оставить кусочек облака в себе.

– Две минуты, – напомнил напуганный Юрик.

– Две минуты двенадцать секунд, – уточнил храбрый Коновалов. – Это твой рекорд.

– Однажды вроде две и четырнадцать было, – с надеждой пробормотал напуганный Юрик.

– Добрый вечер, Юрий! – произнес пряный и жаркий голос.

Джо посмотрела ему в глаза требовательно. Космос, скрытый под густыми ресницами, ждал его, Коновалова, жадно и нетерпеливо.

– Две и пятнадцать, – констатировал новый рекорд храбрый Коновалов. Юрий наконец выдохнул.

Так и пошли: ловко лавирующий между курортниками Вика, в трех шагах позади него Юрий и Джо, укрытые облаком.

Хотя Джо не шла – парила. Из-под длинного черного платья в синих и лиловых акварельных разводах не было видно ног, отчего казалось, что она летит над пыльной тротуарной плиткой. Браслеты на ее тонких запястьях поблескивали в свете фонарей.

– Глянь, какие монисты, – присвистнул восхищенно напуганный Юрик.

– Дурак, монисто – это ожерелье, – осадил его храбрый Коновалов, залюбовавшийся длинной изящной шеей девушки.

– У нас в сто раз лучше, чем в этом твоем «Якоре», – между тем тарахтел Вика. Даже находясь в опасной близости от облака, он, толстокожий, его не чувствовал. – Нам столик дали с видом на море. И музыка там не такая отстойная. А знаешь, какие у них мидии! «Якорю» и не снились такие.

– Вика, так ведь в «Якорь» ты его и позвал, – напомнила Джо и рассмеялась. Синие бабочки, неотъемлемая часть облачной фауны, окутали Коновалова. Вика не видел и бабочек тоже, но руками замахал.

– Пришли! – радостно провозгласил он, ткнув коротким толстым пальцем в светящуюся над их головами вывеску. Коновалов взглянул вверх. На него смотрела круглым неоновым глазом щучья морда. Тело ей заменяли буквы «Счастливая щука».

– Вы идите, я догоню, – сказала Джо и отпустила руку Коновалова. На коже, которой только что касались ее пальцы, остался невидимый ожог. Выдернутый против своей воли из волшебного облака, Юрий беспомощно захлопал глазами и на всякий случай задержал дыхание.

В «Щуке» было людно. Густой кальянный дым висел плотной завесой. Пышногрудая мулатка на сцене пела «Sex Bomb», с танцпола ей подпевали, подпрыгивая, нарядные женщины. Их мужчины сидели за столиками, вытянув ноги, и пальцами обутых в сандалии ног отбивали ритм. Вика, с поднятыми вверх пухлыми руками, нелепо приплясывая, провел Коновалова через танцпол на веранду. Там пахло морем. Несущаяся из недр ресторана музыка глушила шелест набегающих волн, но Коновалов услышал, как оно сказало: «Я здесь, Юра. Я вижу тебя…»

За столиком, куда привел его Вика, сидела большая разношерстная компания.

– А вот и наш найденыш! Юрий… – Вика вопросительно посмотрел на Коновалова.

– Коновалов, – громким шепотом подсказал он.

– Юрий Коновалов, Советский Союз! – громко закончил Вика.

Сидевшие за столом зашевелились, задвигались, освобождая Коновалову место. Он хотел бы занять место рядом с подошедшей следом Джо. Но брутального вида брюнет уже вскочил и отодвинул стул, помогая ей сесть.

– Опять дышать перестанешь? – напрягся напуганный Юрик.

Коновалов нарочно набрал полную грудь воздуха и выдохнул:

– Добрый вечер!

Выдох получился неожиданно громким, на него взглянули даже те, кто в момент Викиного пафосного представления был увлечен разговором. Взглянули, улыбнулись, ответили рассеянно «Добрый вечер!» и вернулись к прерванным разговорам.

Коновалов сел с краю стола, огляделся. Стол был уставлен тарелками и бутылками: пиво, коньяк, шампанское, раки, сыр, орехи. У подошедшей официантки он попросил минеральной воды и салат «Цезарь».

Вика, сидевший рядом, спросил:

– А почему воды? Спортсмен, что ли?

– Космонавт, – отшутился Коновалов.

– Это хорошо. Джо космонавтов любит, – похвалил Юру его новый друг.

Публика за столом собралась, как сказала бы его мама, богемная. Слева направо сидели: актриса – рыжая девица, немыслимыми стрелками воскрешавшая в памяти египетскую царицу Нефертити, композитор – небритый мужчина с высокими залысинами и выцветшим портретом Джона Леннона на вытянутой футболке, писательница – сутулая женщина лет сорока, немедленно спросившая Коновалова, как тот относится к современной большой литературе.

– Не отвечай! Скажи, что любишь Булгакова, – подсказал ему на ухо Вика.

Коновалов последовал совету, за что был награжден длинной тирадой о кончине прекрасной эпохи, падении нравов читателей и продажных душах «всех причастных к боллитре».

– Легко отделался, – похвалил его Вика все тем же шепотом.

– А что за поллитра? – спросил Коновалов у писательницы, но та не услышала. Она уже горячо спорила с сидевшим на другой стороне стола изрядно пьяным мужчиной.

– Он тоже писатель, – пояснил Вика. – Его роман вошел в шорт-лист, а ее застрял в лонге. Уже неделю ругаются. Думаю, к завтрашнему утру он ее трахнет, и битва лауреатов закончится.

Рядом с Викой сидел молодой блондин, похожий на Есенина. Его взгляд был томным, и он бросал его из стороны в сторону. Присутствующие, ловившие на себе липкий взор вихрастого юноши, смущенно отводили глаза.

– А это что за Купидон? – спросил заинтересовавшийся таким фактурным персонажем Юра.

– Ты прямо не в бровь, а в глаз! – рассмеялся Вика. – Это Лёня. Он у нас, как бы это помягче выразиться, бог любви. Фотограф, снимающий все, что движется. Во всех позах. Во всех смыслах этого слова.

Фотограф бросил на Коновалова особенно томный взгляд, заставив его спрятаться за круглую спину Вики. Блондинка, сидевшая рядом с Амуром Леонидом, видимо, была последней, кого пронзила его стрела. Она держала ладонь на его колене и всеми силами старалась попасть в